-  Ни черта ты не понимаешь, - любезно сказал отец. - Зевс шестьсот лет метал молнии с Олимпа, пока не задолбался. К тому же он был знаменит не только своими грозами. Вот проживёшь хоть пару столетий, сумеешь оправдать хоть на десятую часть те щедрые авансы, которые тебе раздают, тогда и сможешь говорить, что понимаешь Зевса.

    -  А я не собираюсь оправдывать ничьих авансов, кроме своих собственных, - ответил я сердито. - Мне по барабану, чего от меня ждут. Я стану тем, кем сам хочу стать.

    Отец пристально посмотрел на меня. Я стойко выдержал его острый, испытующий взгляд и глаз не отвёл.

    -  Это правильные слова, Феб, - произнёс он. - Вот только твоя злость совершенно излишня, она свидетельствует о слабости и неуверенности в собственных силах. Если тебе действительно до лампочки, то живи своим умом и не обращай внимания на всю эту болтовню о наследнике Громовержца.

    Я вздохнул.

    -  Легко сказать: «не обращай внимания». Это здорово раздражает… А ещё говорят, - закинул я удочку, - что я должен стать твоим преемником на посту понтифика.

    -  Да, - подтвердил отец, - такие разговоры имеют место. Но они преждевременны. Безусловно, у тебя есть все задатки сильного лидера, да и харизмы хватает, однако твой потенциал ещё нужно реализовать. Вот лет через тридцать-сорок будет видно, на что ты годишься.

    -  У меня не тот склад характера, - заметил я. - И в будущем это вряд ли изменится. Мне совсем не по душе административная работа.

    -  Думаешь, мне она нравится? - с горечью рассмеялся отец. - Да будь моя воля, я бросил бы всё, вернулся на свою любимую Землю Аврелия и снова стал бы командовать неаполитанской армией. Я воин, а не политик. Но Янус решил сделать меня понтификом - а он, когда захочет, бывает чертовски убедительным.

    -  Тем не менее один раз ты ему отказал.

    -  А потом целых сто лет чувствовал себя виноватым перед ним. Ощущение не из приятных, доложу тебе. Поэтому прими мой совет: если в будущем он предложит тебе должность, лучше согласись, отмотай свой срок и живи дальше со спокойной совестью.

    Я покачал головой:

    -  Ну нет уж. Лучше я сделаю так, чтобы он вообще не предлагал.

    Наш разговор прервал тихий стук - но не во входную дверь, а в дверцу шкафа между книжными полками. На самом деле там находился не шкаф, а «ниша» - небольшая комнатушка, где защитные чары, предохранявшие дворец понтифика и весь город Олимп от внешнего вторжения, были несколько модифицированы, чтобы пропускать адептов Источника.

    -  Открыто! - рявкнул отец.

    Дверца распахнулась, и в кабинет вошла стройная русоволосая девушка в белой блузке с галстучком и коротенькой клетчатой юбке. Этот наряд, вкупе с небрежной причёской и невинным выражением лица, делал её похожей на примерную школьницу. Моя тётя Дейдра, мамина сводная сестра, многие годы экспериментировала со своей внешностью и в конце концов выбрала себе облик совсем молоденькой, ещё незрелой девчонки. Выглядела она лет на четырнадцать - пятнадцать и обычно вела себя соответствующим образом. Причём играла свою роль настолько убедительно, что даже её сын, мой друг и ровесник Гленн, ещё в детстве перестал называть её мамой и относился к ней скорее как к сестре. Говорят, что истинный возраст ведьмы можно прочесть по глазам, но в случае с Дейдрой это правило не срабатывало. В её озорных карих глазах не было видно ни прожитых лет, ни приобретённого с годами житейского опыта, ни следов разочарований, которые она испытала в своей долгой жизни.