Но вместо этого Тагай крикнул ему вслед:

— Только рот не открывай! Чтобы не испортить весь эффект!

Я же всё-таки не стал останавливаться и быстрыми шагами поспешил за Костей.

— Да подожди ты! — пытался остановить меня Тагай.

— Чего ждать-то? — ответил я достаточно резко. — Я вообще не понимаю, почему ты такой весёлый. Тут девушку обижают, а ты всё зубоскалишь!

Тагай снова остановил меня, подошёл ближе, почти вплотную, и шёпотом сказал:

— Всё нормально. Ситуация как раз-таки контролируемая. Я считал намерения этих уродов. Это толстяк и двое бывших прихвостней Голицына. У Толстого с девушками дела обстоят ещё хуже, чем у нашего Костика. Так что там, скорее всего, без вариантов. Дело в другом. Отец нашего Толстого дал ему установку приблизить к себе рунолога. Другое дело, что сынуля неправильно истолковал слова отца. Приблизить — это совсем не значит силой заталкивать в кабинку. Нет бы начал ухаживать… А он… хрен знает что придумал. В тёмную подворотню затащить и пытаться запугивать.

— А с чего он вообще её запугивать начал? — не понял я, окончательно остановившись и прислушиваясь к вскрикам из кабинки.

— Так она его проигнорировала, — развёл руками Тагай. — Вот теперь он к ней подошёл, попытался завести беседу… — он помедлил, затем взял меня за плечи и повторил уже медленнее: — Она его взяла и проигнорировала, — друг выставил ладони вперёд. — Трогать Толстой её не будет.

— Пусть только попробует, — прошипел я, провожая глазами вывалившегося из двери хрипящего подонка. — Толстой у меня точно превратится в горстку пепла. Он ещё Аду вспомнит.

Тем временем Костя завершил избиение троицы и вывел дрожащую Мирославу из раздевалки.

Костя быстро отвёл девушку в сторону от скулящих и держащихся за переломанные руки прихвостней Толстого. Сам Лёва держался за челюсть, видимо, хорошо получил по лицу.

Я не стал мешкать. Сразу подошёл к увальню в расшитом кителе и схватил его за волосы. После чего притянул его лицо к своему, стараясь сохранять абсолютно спокойное выражение и тон, после чего проговорил:

— Я тебя предупреждал не приближаться к женщинам из рода Рароговых? — проговорил я ему прямо в лицо, и холодная ярость звучала в каждом моём слове… — Предупреждал. Ну вот… теперь пеняй на себя, скотина.

И сразу после этих слов из моих пальцев полилась сила. На голове у Толстого вспыхнул самый натуральный факел. Несколько секунд, и этот жирный увалень получил полную эпиляцию. На его голове не осталось ни единой волосинки: ни волос, ни ресниц, ни бровей.

— Ещё раз услышу, что ты даже взглядом задел представительницу клана Рароговых, — продолжил я, чётко выделяя каждое слово, — и ты пойдёшь работать удобрением. Я тебя испепелю. Ты меня понял?

Толстого трясло и от полученных побоев, и от последующего воздействия огня, поэтому он не смог вымолвить ни слова. Только скривился и поковылял прочь, следом за своими хромающими подельниками.

Когда он приблизился к тем двоим, которые держались за собственные руки, один из них обернулся к нам и плачущим голосом сказал:

— Вы мне руку сломали, суки! Мы жалобу на вас подадим в деканат, вас вышвырнут нахрен из этой академии!

— Давайте, давайте, — ответил я. — Только не тяните, мы в ответ дадим показания, что вы пытались изнасиловать Мирославу Рарогову. И посмотрим, сколько представителей ваших родов останется в живых после визита клана Рароговых к вам домой.

Толстой зыркнул на меня яростным взглядом и заковылял прочь. Прихвостни последовали за ним.

* * *

Пока я проводил воспитательные работы с Толстым, Костя с Мирой куда-то запропастились.