Инзов всей душей сочувствовал другу, но что они могли изменить? Хозяин кликнул принести трубки.

— Вот ты мне скажи, Иван Васильевич, скоро ли, на твой взгляд, грохнет?

Оба имели в виду войну с Портой. Бедствия другого сорта просто не приходили служакам в голову.

— Да уж, грохнет, так грохнет, — Сабанеев затянулся. — Вишь, турки-то весь Фанар вырезали. Патриарха вниз головой повесили. Неужели мы и такую пощечину стерпим? С другого бока, если посмотреть, то мы к войне не готовы. Штабные одну песню тянут — шапками закидаем.

— Мудозвоны! — раздался под потолком столовой хриплый старческий голос.

Оба генерала вскинули головы и в изумлении уставились на большого белого попугая, хлопавшего крыльями и раскачивавшего клетку. Мгновение они молчали, а потом зашлись дружным хохотом.

— Святая правда! — повторял Сабанеев. — Истинно так!

— Это Александр Сергеевич нашалил, — сквозь слезы отозвался Инзов. — Ну до чего шкодливый парень! Спасу нет! Выучил птицу ругаться по матушке.

Одесса.

Есть женщины, рожденные для оглушительного успеха. Каролина Собаньская принадлежала к их числу. Ее трудно было назвать красивой. Рост и фигура античной кариатиды сочетались с крупными, даже грубыми чертами лица и низким, щекочущим утробу голосом. Не всякий был способен устоять перед исходившим от нее мощным призывом плоти.

Вскоре после возвращения из Миргорода Воронцов присутствовал на балу у Гурьевых. Ровно посреди праздника в залу вступила божественная Каролина. Высоко неся гордую голову, увенчанную двойной диадемой, она прошествовала через гостиную и, не обращая внимания на ропот дам, опустилась в кресло с видом королевы, занявшей трон.

Ее чеканный профиль, выделявшийся на фоне бархатной портьеры, привлек внимание наместника. Почувствовав его взгляд, Собаньская немедленно обернулась, и пришлось подойти, ибо молчание было бы расценено как невежливость. Они обменялись парой ничего не значащих фраз. Заиграли кадриль, и Михаил глазом не успел моргнуть, как оказался в паре с пассией де Витта. Хотя и не мог припомнить, приглашал ли ее, или графиня просто оперлась на его руку, когда услышала музыку.

Закончилась кадриль. Они прошли тур вальса. Когда скрипки смолкли, на них уже посматривали косо.

— Проводите меня на воздух, — потребовала Каролина. — Здесь душно.

Вынужденная любезность — оборотная сторона хорошего воспитания. Чугунный балкон выходил на Приморский бульвар. Внизу раздавались голоса прохожих, тускло горели фонари. За зеленью акаций, обнимавших дом, свет мерцал рассеянно и нежно.

— Вы так скучаете по супруге? Неужели никто не может развеять вашу грусть? — Собаньская взяла Михаила руку спокойно и твердо, как если бы имела на это право.

— Сударыня. — Воронцов высвободил свои пальцы. — Прекрасный вечер.

— О, несомненно! — рассеялась она. — Его можно сделать еще лучше. Поедемте к вам.

Каролина была абсолютно уверена в своей неотразимости. Граф понял, что не может отвести глаз от полных, будто молоком облитых плеч собеседницы. Собственная слабость разозлила его.

— Ну же, никто ничего не узнает, — поддразнила Собаньская.