– Его захватил в плен старший сын Сторна, Фионн…

Шепот вновь оборвался, но герцог Раскард мысленно услыхал то, что Маркос не смог произнести:

«Я думаю, его сняли с моего тела, посчитав меня мертвым… но я очнулся и пришел рассказать тебе все, пусть даже на это уйдет мой последний вздох…»

– Ты не умрешь, друг мой, – мягко произнес герцог, когда его конюх, силач Лексас, осторожно поднял раненого. – Посадите его на моего червина, только осторожно, если не хотите сами отправиться на тот свет. Немедленно обратно в Хамерфел… и побыстрее, а то скоро окончательно стемнеет. Нам надо оказаться в его стенах до наступления ночи.

Маркос снова впал в беспамятство, и герцог, проникнув в его сознание, мысленно увидел тело Аларика, перекинутое через седло Фионна, – последняя жертва старинной кровной вражды, полыхавшей между домами Сторнов и Хамерфелов на протяжение пяти поколений, – вражды, истинной причины которой за давностью лет уже никто не помнил.

Но Маркос, несмотря на полученную страшную рану, продолжал жить; может, Аларик тоже жив и лишь захвачен в плен ради выкупа?

«Если он умрет, то я клянусь – камня на камне не оставлю от Врат Сторна и вырежу всех, в ком течет кровь Сторнов, чтобы ни одного из них не осталось во всей Сотне Царств!» – поклялся Хамерфел. В этот момент отряд ступил на старинный подъемный мост. Когда Маркоса внесли в большой зал и осторожно уложили на грубую скамью, герцог зычным голосом созвал слуг и приказал:

– Позовите дамиселу[3] Эрминию.

Но придворная лерони[4] уже спешила в зал и, войдя, опустилась на колени возле раненого. Герцог Раскард принялся быстро объяснять, что надо делать, но молодая колдунья имела достаточный опыт врачевания. Кроме того, эта хрупкая девушка приходилась двоюродной сестрой давно умершей жене герцога и жила в Хамерфеле с самого детства.

Она склонилась над Маркосом, достав из складок платья голубой драгоценный камень, ограненный в виде пятиконечной звезды; сосредоточившись на камне, она начала водить руками вдоль тела раненого. Раскард, застыв на месте, молча наблюдал за ее действиями.

Через какое‑то время девушка встала, и глаза ее были полны слез.

– Кровотечение остановлено; он еще дышит, – сказала она. – Сейчас я больше ничего не могу сделать.

– Эрминия, он будет жить? – спросил герцог.

– Не могу сказать, но, несмотря ни на что, он все еще жив. Жизнь его теперь находится в руках богов, если они не оставят его своей милостью, он выживет.

– Я тоже молюсь об этом; мы росли вместе, а я и так уже стольких потерял… – вздохнул Раскард. И тут, не в силах сдержать гнев, крикнул: – Клянусь всеми богами! Если он умрет, моя месть будет ужасной…

– Замолчите! – сурово вымолвила девушка. – Если вам надо выговориться, дядя, уйдите в другое место, чтобы не тревожить раненого.

Герцог Раскард покраснел и, сразу как‑то стушевавшись, умолк. Он прошел к камину и тяжело опустился в глубокое кресло, восхищаясь самообладанием и умом молоденькой родственницы.

Эрминии недавно исполнилось семнадцать. У нее была стройная фигура, рыжие, почти медного цвета, волосы и глубоко посаженные серые глаза. Она подошла к герцогу и хладнокровно посмотрела на него.

– Если вы хотите, чтобы Маркос выжил, обеспечьте ему покой…

– Понимаю, дорогая моя. Ты поступила правильно, вовремя меня образумив.

Раскарду, двадцать третьему герцогу Хамерфелу, уже перевалило за сорок. В волосах, некогда черных, мелькала седина, а глаза голубели, как пламя, если внести в него медь. Он был силен и мускулист, а обветренное лицо и подвижные, сухощавые члены придавали его фигуре сходство с коренастым деревенским кузнецом, от которого, собственно, и шел его род.