Один раз я увидел Хьюберта, капитанского денщика. В руках он держал винную флягу, и я слышал, как он сказал.

- Капитан передает вам привет, сэр.

Я с трудом приподнялся на локте.

- Флот уже показался?

- Нет, сэр. Могу я налить вам стакан вина?

- Отнесите его назад капитану и передайте ему мою благодарность.

Он с упреком взглянул на меня и сказал.

- Это ведь мускат.

Но я уже снова «очутился» в клетке и не видел, как он ушел.

Прошло много времени, прежде чем вернулся Джоралемон. Он выглядел мрачным.

- Который теперь час?

- Уже темнеет.

Я попытался сесть.

- Я лежал весь день? Наверное был без чувств. Что за это время случилось, Джор?

- Ты находишься здесь уже два дня. Мы навещали тебя каждые несколько часов. У тебя была сильная лихорадка.

- Мы соединились с остальным флотом? Он уже встретился с испанцами?

Джор покачал головой.

- О флоте ни слуху ни духу. Джон уже начинает тревожиться. - Он помолчал немного, а потом печально произнес.

- Роджер, Клим мертв.

Я почувствовал, как у меня задрожали руки. Нет ничего более страшного, чем неотвратимость смерти. Клим ушел навсегда. Я не сумел спасти его. В течение двух дней валялся в своей каюте, бросив его на произвол судьбы. А теперь предпринимать что-либо было уже поздно.

- Он так и не воспользовался ножом. Я был уверен, что в конце концов он это сделает. Но я не знал всей силы его духа. - Джор положил руку мне на плечо, словно стараясь утешить. - Десять минут назад я заметил, что он упал на пол. По моей просьбе один из матросов спустился вниз по веревке. Он сообщил, что все кончено. Я собираюсь провести похоронную службу.

- Я должен быть там.

Он нахмурился. Лицо его выражало сомнение.

- Думаешь, у тебя хватит сил?

Вместо ответа я спустил одну ногу на пол. Голова у меня так кружилась, что встать я мог лишь с его помощью. Колени у меня так и норовили подломиться. Денщик Джона оставил-таки у меня на столе флягу с вином, и Джоралемон налил мне полный стакан. Мускат - великолепное, крепкое вино, и, осушив стакан, я почувствовал как силы понемногу возвращаются ко мне. Однако, когда я сделал шаг вперед, то с трудом сумел нащупать ногой пол.

- Крепкое вино, если пить его на пустой желудок, - произнес Джоралемон, беря меня под руку. - В другой руке он держал Библию. Члены экипажа, свободные от вахты, толпою двигались за нами. Шли мы медленно, и медлительность нашей процессии словно символизировала неотвратимость судьбы.

Когда мы остановились у кормового флагштока, Джоралемон произнес.

- Приготовьтесь, Джоунз!

Я с удивлением увидел, что команда эта относилась к Пьянчуге. С ножом в зубах он пополз по деревянной укосине и вскоре дополз до того места, где на веревке была подвешена «Корзина». Я вспомнил, что настоящее имя этого отчаянного моряка было Эдвин Джоунз.

Я не оборачивался, но чувствовал, что палуба сзади нас полна народу. Джоралемон открыл Библию и начал читать. Его голос приобрел звучность и, казалось, заполнил все пространство вокруг меня. Когда он дошел до слов: «и потому мы предаем его тело морской пучине», - он поднял руку, и я увидел, как в вечерних лучах солнца сверкнул нож Пьяницы. Мгновением позже раздался глухой всплеск. «Корзина» погрузилась в морскую волну. Последняя трагическая страница жизни моего друга Клима оказалась перевернутой.

Я оглянулся назад и увидел Джона. Обнажив голову, он стоял позади толпы. Лицо у него было мрачное и какое-то несчастное. Потом он направился на шкафут.

Я услышал, как за моей спиной Пьянчуга сказал.

- Он был единственным из всех посаженных в «Корзину», кто не перерезал веревку. - В голосе его слышалась гордость за товарища.