2

Однако когда я направился домой, радостное возбуждение, охватившее меня, сменилось чувством тревоги. А что если все окружающие правы, и я не создан быть моряком? Ведь Джон Уорд может прислушаться к этому мнению и откажется взять меня с собой. Мою тревогу усугубляло еще одно обстоятельство. Во время встречи Джона я расположился слишком близко к костру и одна из искр прожгла дыру в моих широких серых штанах. Подходя к нашему высокому сложенному из дубового бруса дому, я тоскливо размышлял, что скажет по этому поводу тетя Гадилда.

Решив однако смело идти навстречу семейной буре, я расправил плечи и решительно вошел в большую квадратную комнату, служившую нам столовой. Стол уже был накрыт к ужину. Я швырнул свою шапку на скатерть и громко объявил.

- Джон Уорд вернулся. Весь город собрался, чтобы приветствовать его. Мы разложили большой костер. Мимо проезжал сэр Бартлеми Лэдланд и помахал нам рукой. Я слишком близко подошел к огню и прожег эти свои старые штаны, мама.

Прежде чем мать успела открыть рот, тетя Гадилда презрительно фыркнула и произнесла резким тоном.

- Как тебе только не стыдно! Ты и этот Джон Уорд! Твоя бедная мать экономит каждый пенни, чтобы обеспечить твое будущее, а ты портишь свою лучшую одежду. Ну-ка покажи, негодник, что ты на этот раз натворил?

Мать робко возразила.

- Будет тебе, Гэдди, не обижай мальчика. Думаю, ущерб невелик, и все можно легко исправить.

- Дело ведь не в штанах, Мэгги, - продолжала ворчать тетка попплотнее заворачиваясь в стару красновато-коричневую шаль. - Неужели он так всегда и будет бегать за этим негодным Джоном Уордом? Разве подобает внуку самого сэра Людара Пири из Грейт Ланнингтона водить дружбу с каким-то капитаном-контрабандистом? Что станется с нашими планами, если он унижает себя подобными отношениями?

- Отец и Джон плавали вместе, - напомнил я ей. - Значит мой отец тоже был контрабандистом?

Мать и тетка сидели у камина, в котором огонь едва тлел да и то, как мне казалось, развели его лишь ради приличия, дабы соседи видели легкий дымок, вьющийся из нашей трубы. Моя мать была маленького роста и очень хорошенькая, с глубокими серыми глазами и еще черными вьющимися волосами. Вид у нее всегда был очень опрятный и даже нарядный, хотя свои крахмальные рюши она носила так же долго, как и тетушка Гадилда свои. Однако моя бедная тетушка, которая была двумя годами старше матери, всегда выглядела какой-то линялой и не очень опрятной. Тоже небольшого роста, она страдала худобой и была довольно неуклюжа, в то время как мать отличалась изяществом и благородством движений.

Не говоря больше ни слова, мы все уселись за стол. Я был голоден и угрюмо глядел на поданную еду. За исключением разве что сэра Бартлеми Лэдланда, чье поместье находилось примерно в миле к северу, наша семья была самой родовитой во всей округе, тем не менее вряд ли кто-нибудь в нашем городе ужинал столь скудно. Я надеялся, что сегодня к ужину будет мой любимый пирог с травами, в котором пикантный запах кервеля или полыни так чудесно сочетается с запахом сдобного теста и миндаля. Однако на столе стояло длинное блюдо запеченных в раковинах устриц, каравай хлеба и три небольших кружки с элем. Устрицы были приготовлены по старинному французскому рецепту с травами и бренди и подавались они на великолепном серебряном блюде. Это однако отнюдь не улучшило моего настроения, ибо устрицы были самой дешевой едой в нашем городе, неподалеку от которого находились едва ли не обширнейшие устричные отмели во всем королевстве. У нас дома с легкой руки тетушки Гадилды устрицы подавались так часто, что я их уже видеть не мог.