Мама с Расселом тоже выбрали себе развлечение, пока я испытывал на прочность желудок и нервы. Их аттракцион назывался «семейное кафе», и они могли просидеть там вдвоем, в тенечке‑уголочке, дольше, чем ребенок на карусели. Куда в них столько коктейля влазит, в самом деле?

Механизмы взрослой любви не так просты, как казалось в детстве. Рубен – Мать Безумия, как называть отцом человека, который выглядит как брат? – тоже любит ее, но на него, кроме этого, свалился целый мир, и жизнь шокировала его не меньше, чем когда‑то смерть. Утверждает, что переключился. И что «измена» – большое громкое слово, которому есть другие время и место. Оно ни при чем, когда люди нашли друг друга, и живут, и могут не таясь взяться за руки. Никто никому не принадлежит насовсем.

И, к слову, никто из нас не задержится на Пантократоре. Прекрасное место, чтобы привести себя в порядок, но навсегда – нет. Там слишком скучно. Разве что мама, ей нравится, когда скучно. И Рассел там устроился здорово и совершенно неожиданно: инструктирует монахов по части боевых искусств и нянчится с детской сборной по хоккею.

Брюс набрал на комме вызов Норма.

– Я прогуляюсь, – сказал он. – Скажи маме, все будет в порядке. Свяжусь с вами, если что.

И пошел по извилистой улочке, стиснутой высокими стенами вниз, к Мульттауну. Ничего, подождут. Вчера в это же время мать часа полтора проторчала в одном из тех магазинов, где мужчины чувствуют себя крайне неловко. Все то время они с Нормом болтались снаружи, старательно беседуя об отвлеченном, а вечером, когда Брюс полез за чем‑то в их с матерью общую сумку, там обнаружилось нечто великолепное, льющееся, тончайшее – в кулаке спрячешь, но длинное, сотканное то ли из крупных снежинок, то ли из мелких ромашек, того рода, про какие она прежде говаривала: «дорого и не актуально». Мать застукала его, покраснела, и теперь у Брюса своя отдельная сумка, а сам он постигает умение слепнуть, глохнуть и держать при себе комментарии, даже если они просто рвутся наружу.

На улицах и площадях ходили и стояли персонажи детских видеодрам: по большей части злобные или смешные галактические монстры. Проходя мимо, Брюс смотрел на них снисходительно, как человек, который на самом деле пережил воплощенные режиссерами замыслы. И еще бы раз пережил, представься ему такая возможность! Единственное, на что он досадовал, – он не мог позвонить Мари Люссак. Но не сомневался, что со временем изыщет какой‑нибудь способ. Настоящий пилот должен быть изворотлив и хитер!

Улочка, словно ручей, вытекала на мощеную булыжником площадь. Гуляющие обтекали ее по краю, а центр огорожен был красно‑синим витым шнуром.

– Я – Черный Истребитель! Я – Назгул! Я – ужас, летящий на крыльях ночи! – верещал из динамика дурашливый голос.

И в самом деле, в огороженном пространстве ездила кругами Тецима‑«девятка» или ее точная копия. Брюс прыснул в кулак. Особенного ажиотажа вокруг этой штуки не наблюдалось: в соседнем квартале сшибались тяжеловооруженные рыцари. Так что Брюс купил билетик и забрался в кабину.

– Ну, покажи себя!

– Хех! А штанишки запасные у тебя есть?

На внутренней стороне блистера замелькали мультяшные цели.

– Двое заходят с семи часов! – верещал в наушниках дурашливый голос. – Командир, они вцепились нам в хвост! Я отваливаю... и форса‑а‑аж!

Может, с малышами это и работает, однако булыжники под шасси никак не способствовали достоверности «сражения» и «полета». С этакой высокомерной ленцой нажимая гашетку, Брюс только подхихикивал. Там все не так, ребята.

– Что? – расстроился тот. – Не вставляет?

– Для пятилетних сойдешь, – Брюс решил проявить великодушие.