Наверное, Натали посчастливилось найти единственное место, где ожидание не навалилось на нее очередной тяжестью. Она обнаружила смысл в том, чтобы выходить из дома рано, сидеть на полене, а после, когда высыхала роса, – на траве, смотреть либо на горы, если был ясный день и заснеженные пики ясно вырисовывались в далекой голубизне, либо на зеленые равнины, где прямоугольники огородов с ранними всходами выделялись, как брошенные наземь шелковые платки. А потом и яблони зацвели в садах по берегам ручья. Это было лучше видео. Пантократор был спокоен, как штиль, и ни разу нигде у нее не возникла мысль, что все может плохо кончиться.

Ничто никогда не кончается.

Поэтому, когда из космопорта позвонили и сказали, что «ваши приехали, ждите», и на ее вопрос «все ли в порядке?» задыхающийся Брюскин голос проорал: «Более чем!», Натали умудрилась избежать инфаркта от внезапного ошеломительного счастья. Одевшись нарядно, но достойно – в платье из зеленого шелка и взяв корзинку, она ближайшим автобусом спустилась к продуктовой лавке, где приобрела мясо и пиво для мужчин, фрукты и сласти для сына и местное густое и сладкое вино для всех, а вернувшись, сервировала стол.

Это было важно. Это – ритуал. Кирпичик в основание жизни. Он должен тут быть, чтобы здание не развалилось.

Потом пошла к дороге – ждать.

Сверху лежал непроницаемый слой верховых туч, но между ними и горизонтом светилась ослепительная щель, цвета топленого молока или, быть может, слоновой кости, она давала понять, какие в действительности сегодня небо и заходящее солнце. Недавний дождь сбрызнул траву, и туфли Натали промокли. Не думая ни секунды, она сбросила их и пошла по траве босиком, и это оказалось восхитительно. Навстречу поднимался автомобиль с открытым верхом, полный веселой компании: ей издали загудели и замахали руками. Натали подошла к обочине, и Брюска, высыпавшись через борт и хохоча, обнял мать.

Вторым был Рассел, вышедший неспешно с отвратительно нейтральным выражением: «Я только делаю свое дело, а потом скромно стою рядом». А третьим – Кирилл, которому впредь прищемят нос, буде он его сунет куда не следует. Надеюсь, он это понимает.

Последним неловко выбрался молодой черноволосый парень в комбинезоне техника, назвался Марком и руки пожимать не стал. А потом машина уехала.

– Он очень помог нам на Шебе, – сказал Кирилл, как‑то странно глядя.

– Мы все друг другу взаимно помогли.

А Брюс так и вообще вывернулся у матери из‑под руки и встал с этим новеньким рядом. Там, в машине, они, очевидно, не испытывали в отношении друг друга никакой неловкости и смутились только при Натали. Ничего, сын после все расскажет. Зная его, можно быть уверенной: на пять кругов расскажет, еще и еще добавляя подробностей.

Ах, вот оно что: они похожи! Брюс похож на Марка больше, чем даже на собственного отца. Или наоборот, это Марк похож на Брюса? Вспомни, куда они летали и зачем. Вот, значит, как мальчик будет выглядеть в двадцать пять. Тонкие брови, тонкая кость. Красивый, но кто бы сомневался при генах‑то Эстергази.

Это не тема для разговора. Однажды мы уже обожглись, воспоминанье о том стыде до сих пор палит скулы. В моем доме никакого разделения на правильных и неправильных нет. И кстати о доме. Еды не хватит.

Пока шли к дому, выяснилось и другое. У юноши были явные нарушения центральной нервной системы. Он прилагал видимые усилия, удерживаясь на тропинке: не сводил с нее глаз и даже брови свел от усердия, всем корпусом поворачивался на адресованные ему слова, а в дверь дома Брюсу пришлось проводить его за руку.

Натали хотелось еще спросить Кирилла о Назгуле, она понимала, что без него не обошлось, но догадалась, что это императорские тайны. Ей лучше не знать, если она собирается строить жизнь. Он умер. Я пережила.

Еды и правда не хватило, но это стало скорее поводом для смеха.