-- Вы, мальчики, ступайте порезвитесь, а я возьму молитвенник и пойду посидеть с больным.

   И я пошла и просидела несколько часов, время от времени читая бедняге молитву, и только в середине дня он пошевельнул рукой.

   Раньше он лежал совсем неподвижно, так что не успел он пошевельнуться, как я заметила это, сняла очки, отложила книгу, поднялась и стала смотреть на него. Сначала он шевелил одной рукой, потом обеими, а потом -- как человек, который пробирается куда-то в потемках. Еще долго после того, как глаза его открылись, они были словно затянуты пеленой, и он все еще нащупывал себе путь к свету. Но постепенно зрение его прояснилось и руки перестали двигаться. Он увидел потолок, он увидел стену, он увидел меня. Когда его зрение прояснилось, мое прояснилось также, и когда мы, наконец, взглянули друг другу в лицо, я отшатнулась и крикнула сгоряча:

   -- Ах, вы, злой вы, злой человек! Вот вы и наказаны за свой грех!

   Ведь едва жизнь затеплилась в его глазах, я узнала в нем мистера Эдсона, отца Джемми, так жестоко покинувшего бедную молодую незамужнюю мать Джемми, которая умерла на моих руках, бедняжка, и оставила мне Джемми.

   -- Жестокий вы, злой человек! Подлый вы изменник!

   Собрав последние силы, он попытался повернуться, чтобы спрятать свое жалкое лицо. Рука его свесилась с кровати, а за нею и голова, и вот он лежал передо мной, сломленный и телом и духом. Поистине печальное зрелище под летним солнцем!

   -- О господи! -- заплакала я. -- Научи, что мне сказать этому несчастному! Я бедная грешница, и не мне его судить!

   Но, подняв глаза на ясное яркое небо, я увидела ту высокую башню, где Джемми стоял выше пролетавших птиц, глядя на окно этой самой комнаты, и мне почудилось, будто там засиял последний взгляд его бедной прелестной молодой матери, -- такой, каким он стал в ту минуту, когда душа ее просветлела и освободилась.

   -- Ах, несчастный вы, несчастный, -- говорю я, став на колени у кровати, -- если сердце ваше раскрылось и вы искренне раскаиваетесь в содеянном, спаситель наш смилуется над вами!

   Я прижалась лицом к кровати, а он с трудом дотянулся до меня бессильной рукой. Хочу верить, что это был жест раскаяния. Больной пытался крепко уцепиться за мое платье, но пальцы его были так слабы, что тут же разжались.

   Я подняла его на подушки и говорю ему:

   -- Вы меня слышите?

   Он подтвердил это взглядом.

   -- Вы меня узнаете?

   Он опять подтвердил это взглядом и даже еще яснее.

   -- Я здесь не одна. Со мною майор. Вы помните майора?

   Да. Я хочу сказать, что он опять дал мне утвердительный ответ взглядом.

   -- И мы с майором здесь не одни. Мой внук -- его крестник -- с нами. Вы слышите? Мой внук.

   Он снова попытался ухватить меня за рукав, но рука его смогла только дотянуться до меня и тотчас упала.

   -- Вы знаете, кто мой внук?

   -- Да.

   -- Я любила и жалела его покинутую мать. Когда она умирала, я сказала ей: "Дорогая моя, этот младенец послан бездетной старой женщине". С тех пор он всегда был моей гордостью и радостью. Я люблю его так нежно, словно выкормила своей грудью. Хотите увидеть моего внука перед смертью?

   -- Да.

   -- Когда я кончу говорить, дайте мне знать, что вы правильно поняли мои слова. От него скрыли историю его рождения.