Постепенно, однако, мое недоумение на сей счет начало уступать место досаде и возмущению. В конце концов, я не был каким-то там отщепенцем или изгоем и ничем не заслужил такого к себе отношения. Одним словом, к тому моменту, как я вошел в двери адвокатской конторы Ахава Хопкинса, я был уже изрядно заведен и выложил старику свое негодование в выражениях, гораздо более пространных и резких, чем было у меня в обычае, хотя и не раз по ходу своей речи замечал, что он чувствует себя очень неловко.

— Ну же, мистер Пибоди, — сказал он наконец, стремясь как-то сдержать поток моих гневных излияний, — на вашем месте я бы не стал так волноваться по этому поводу. Ведь людей тоже можно понять: они все глубоко потрясены, и к тому же они здесь все очень суеверны. Согласитесь, что при том настроении умов, которое, сколько я себя помню, всегда преобладало в наших краях, подобное жуткое происшествие вполне может быть истолковано в самом превратном, с точки зрения образованного человека, смысле.

Эти слова Хопкинса и особенно та мрачность, с какой они были произнесены, порядком меня озадачили.

— Вы сказали — жуткое происшествие? Прошу меня извинить — я, верно, не знаю чего-то, что знают все.

Он поднял на меня глаза, и взгляд его был столь странен, что теперь я уже совершенно растерялся.

— Мистер Пибоди, по той же дороге, что и вы, но двумя милями дальше живет семейство Тейлор. Я лично хорошо знаком с Джорджем Тейлором. У них десять детей — или, точнее сказать, было десять детей. Прошлой ночью один из двух младших мальчиков — ему только пошел третий год — был выкраден прямо из кровати, причем злоумышленника никто не видел и он не оставил после себя ни малейших следов.

— Я искренне сожалею, поверьте. Но каким образом все это может касаться меня?

— Я уверен, вы здесь ни при чем, мистер Пибоди. Но вы появились у нас недавно и человек сравнительно чужой, а… впрочем, все равно вы это узнали бы рано или поздно… Словом, фамилия Пибоди не пользуется у нас большой популярностью, скорее наоборот — у многих в здешней округе она вызывает сильнейшее раздражение и даже ненависть.

Я больше не пытался скрыть свое изумление.

— Но почему?

— Видите ли, очень многие люди слепо верят всякого рода сплетням, как бы они ни были смехотворно нелепы. — Хопкинс чуть помолчал, прежде чем продолжить: — Вы уже достаточно взрослый и серьезный человек и, надеюсь, в состоянии понять и оценить, что это значит, — особенно для такой сельской глубинки, как наша. Еще в бытность мою ребенком о вашем прадеде рассказывали массу всяческих небылиц, но факты таковы: в течение всех лет, что он прожил в своем поместье, у многих семей в этих местах периодически исчезали маленькие дети, причем исчезали бесследно, так что сегодня всем старожилам первым делом пришло в голову сопоставить два разных события: появление в усадьбе нового человека из семейства Пибоди и новое чудовищное преступление, по всем признакам чрезвычайно похожее на те трагедии, которые молва всегда связывала с одним из членов вашего рода.

— Но это же абсурд!

— Безусловно, вы правы, — поспешно согласился старый адвокат, но в голосе его, вполне любезном и дружелюбном, не чувствовалось уверенности, — однако все обстоит именно так, как я вам описал. И потом, сейчас апрель и до Вальпургиевой ночи осталось меньше месяца.

Боюсь, при последних его словах я побледнел настолько, что это уже не могло остаться незамеченным.

— Полноте, мистер Пибоди, — сказал Хопкинс, неудачно пытаясь войти в шутливо-фамильярный тон, — уж вы-то наверняка знаете, что здесь все и всегда считали вашего прадеда чернокнижником и колдуном!

Когда я несколько минут спустя покидал дом этого славного джентльмена, мысли мои пребывали в ужаснейшем беспорядке.