– Только уроки? В вашем деле есть записи, что вы плохо помнили некоторые события, которые вас расстраивали.

– А в моем деле есть записи, что я, вероятно, была под воздействием гипноза? – вырывается у меня.

Пан Пеньковский отклоняется и закидывает руку на спинку дивана. Он спокоен, в то время как мое нутро начинает мелко подрагивать.

– Магдалена, гипноз – явление еще мало изученное, несмотря на то, что у него уже богатая история. В том числе в криминалистике, науке о расследовании преступлений. Бывает, люди оправдывают себя и свои страшные поступки тем, что действовали под сильным, почти магическим внушением. И, как правило, их не оправдывают. Знаете, почему?

– Почему, – шепчу я, пряча взгляд.

– Это недоказуемо. Прежде, чем вы расскажете мне, что вас так встревожило, я скажу одну вещь. Магдалена. – Он резко щелкает пальцами у меня перед лицом: – Вы слушаете? Если вы полностью здоровы, вы понесете наказание за убийство. Вы это понимаете?

Покинуть это место только ради того, чтобы попасть в тюрьму? Запрокидываю голову и промакиваю уголки глаз пояском от халата. Если истерика, то только тихая, так нас учили в пансионе. Верней, нас учили, что, если мы не в силах справиться с эмоциями, следует попросить прощения и выйти из комнаты. После чего тщательно привести себя в порядок и с улыбкой вернуться к гостям. Но я не могу выйти, поэтому остается только вытирать глаза и пытаться шмыгать носом потише.

– Я все прекрасно понимаю, пан Пеньковский. Но я также понимаю, что здесь я могу потерять разум гораздо быстрее, чем за решеткой.

Доктор кивает и вынимает из нагрудного кармана портсигар. Не спрашивая разрешения, закуривает и деликатно выдыхает струйку дыма в бок. Замечает мой жадный взгляд и молча предлагает портсигар. Чиркает спичкой:

– Следите за модой? Эмансипация, феминизм?

– Мне не с руки следить за модой, – пожимаю плечами, стряхивая пепел в блюдце. Во рту смешиваются крепкий табак и терпкий чай. Я постепенно оживаю.

Пеньковский хмыкает, точно не верит. Или просто посмеивается над словами девицы, которая корчит из себя невесть что.

– А теперь расскажите мне, Магдалена, с чего, по вашему мнению, начались проблемы?

– Какие именно?

– Вам виднее. Все, что привели вас сюда.

Сложнее вопроса мне еще не задавали.

Ловлю себя на мысли, что мечты имеют свойство сбываться извращенным образом. Особенно у меня. Все лето и осень я грезила о том, как буду в Кракове общаться с интеллектуалами и интеллектуалками, и там, за чашечкой горячего напитка и папиросой, вести беседы обо всем на свете. И вот – пожалуйста! – рядом со мной профессор Ягеллонского университета, мы обсуждаем криминалистику, гипноз и… мои проблемы. Меня определенно поцеловала в лоб Фортуна.

– С самого начала?.. Что ж, пан Пеньковский…

– Штефан. Можете звать меня так.

Я давлюсь дымом, но быстро беру себя в руки. Черти б взяли такие совпадения!

– Хорошо, Штефан. Надеюсь, у вас в запасе достаточно времени. Думаю, все началось в тот день, когда пани Мельцаж – наша наставница по хореографии и гимнастике – ввела правило красной нити…

Я говорю и говорю. Остановиться сложно. Я почти не путаюсь в фактах, в последовательности событий. Дотошно описываю все образы, которыми полнилась моя голова и связываю их с тем, что делала и говорила мне пани Новак. Как она привила мне и другим девочкам реакцию на блеск и стук.

С трудом, но мне удается сформулировать, как я видела своих мертвых одноклассниц, которые запрещали мне говорить старшим обо всем, что происходило.

Рассказываю я и о том, почему мои подозрения сначала пали на Виктора Лозинского, нашего доктора.

Штефан меня не перебивает.