Как всегда, Лиза, пыхтя, долго пихала упрямую дверь боком, стараясь не стукнуться скрипкой о стену, и, как всегда, в конце концов дверь подалась безо всякого предупреждения, и Лиза пулей вылетела из подъезда, едва не упав в лужу перед крыльцом. При этом она чуть не сбила с ног высокую, тонкую, как хлыст, даму в красном кожаном пальто с пышным меховым воротником. Дама снисходительно усмехнулась, скривив ярко накрашенные губы, и скользнула в подъезд. «На Гертруду ужасно похожа, — подумалось Лизе, — только еще противнее!»

…На улице дул пронизывающий ветер, да еще с неба сыпалось (или лилось?) нечто среднее между жидким снегом и подмороженным дождем. Во всяком случае, колючие капли летели Лизе в лицо вместе с порывами ветра, а ветер несся по Миллионной улице с такой скоростью, словно у него была одна-единственная задача — во что бы то ни стало сбить Лизу с ног. Она поглубже натянула на уши зеленую шерстяную шапочку с помпоном и, пригнув голову, побрела в сторону Дворцовой площади. Сегодня привычный путь казался девочке бесконечным.

Под ногами чавкала жидкая коричневая кашица, которая еще два дня назад была пушистым белым снегом. Ветер вырывал из рук нотную папку, толкался, пихался, пытался сорвать шапочку, дергал за помпон, совал мокрые холодные пальцы за шиворот — словом, вел себя ничуть не лучше троечника Кости Царапкина, который не давал Лизе прохода в школе. При мысли о школе Лиза снова зашмыгала носом. Вот если бы завтра было воскресенье! Хотя в такую погоду гулять не пойдешь, но ведь и дома всегда есть чем заняться. Только вот, наверно, Бабушка до самого воскресенья будет сердиться. А то и дольше. И вообще, завтра, наоборот, четверг, и английский первым уроком.

Лиза была так расстроена, что ничего не видела вокруг. Сегодня она не помахала рукой черным атлантам у Эрмитажа, не посмотрела на ангела, замершего на верхушке колонны, и даже не стала считать плитки Дворцовой под ногами. Минут пять она стучала зубами в ожидании троллейбуса, потом с трудом втиснулась в его тесно набитое нутро и, стоя у кого-то на ноге (этот кто-то был очень недоволен), доехала до Петроградской. «За что? Непонятно…» — бормотала Лиза, обходя многочисленные лужи и ежась от холода. «Вот бы научиться впадать в зимнюю спячку, — мечтала она. — Укрыться одеялом с головой и проспать всю зиму. А потом просыпаешься — уже каникулы, и никакого мороза. Только ведь тогда я и Новый год пропущу…» Нотная папка тыкала ее в бок острым углом, а скрипичный футляр внезапно сделался ужасно тяжелым и все время колотил Лизу по ноге, так что на минутку ей даже захотелось выбросить и скрипку, и ноты.

Никогда в жизни ей еще не было так плохо, и поэтому, забыв о Бабушкиных наставлениях, она решила пойти проходными дворами, которых на Петроградской великое множество. «Может, там хоть ветра нет…» — подумала Лиза.

Но, похоже, ветер собрался преследовать Лизу до самого дома. Он упорно гнался за ней, выскальзывал из-за угла, забегал то слева, то справа, а потом поставил Лизе подножку, она споткнулась и с размаху наступила в лужу. Ботинок мигом наполнился холодной водой, а Лизины глаза — слезами.