Обернулась и взглянула на подругу. Дара все это время смотрела на меня выпученными глазами.

– Что? – спросила я.

– Ты попросила расческу, а в книге написано, что навки всегда требуют у юношей гребень для своих длинных зеленых волос. Только откупившись им, парень может спастись.

– Да ну тебя! Ты уже бредишь! Ты не юноша и губить я никого не собираюсь. Любая бы попросила расческу, проведя две ночи в сарае.

– Дара! Ты там с кем разговариваешь? – послышался из за двери голос ее матери.

– Ни с кем! Я одна! – крикнула в ответ подруга и прижала палец к губам, давая мне знак молчать, хотя даже если бы я тут пела оперные арии, ничего особо не изменилось бы.

Лестница проскрипела унылую мелодию в ритме медленного вальса, и хозяйка дома открыла дверь комнаты. Оглядела спальню и внимательно посмотрела на сидящую над книгой дочь:

– Чего хохочешь тогда? – нахмурившись спросила она.

– Да смешное прочитала, – спокойно пожала плечами Дара.

Мать поджала губы. Мне показалось, что она все поняла, но повода усомниться в правдивости дочери не было. Она покачала головой и пошла обратно вниз:

– Через час за стол, – сказала она, проигрывая на ступеньках лестничный вальс в обратном порядке.

– Хорошо, мам, – крикнула Дара.

Когда шаги матери стихли в гостиной, она тихо сказала мне:

– Теперь будет прислушиваться, так что давай не шуметь.

– Хорошо. Короче, никакая я не навка! Мстить никому не собираюсь. Волосы у меня не зеленые и кишки из спины не торчат.

– Но ты же мертвая и с дельфинами общаешься, как русалка.

– Только у меня кровь из ран идет, сердце стучит и шишка на башке. Такая себе мертвая нечисть.

– Бред какой то, – заявила Дара и подперла подбородок кулачками.

– Расческа то есть? – спросила я после долгой паузы.

– А… да, конечно.

Она открыла ящичек у зеркала, достала щетку для волос и вытряхнула на стол резинки и бантики.

Тьма в отражении за все это время вообще не сдвинулась, и я окончательно успокоилась. Наверное, это такая особенность моего зрения – мне в зеркалах глючится то, чего нет на самом деле.

– Интересно, а что увидят другие? – сказала она, глядя как я закрепляю хвост на затылке – эта ярко красная резинка для них будет в воздухе летать?

Я замерла. А правда? Что, если я надену, например, пальто? Его же будут видеть! И вот спущусь сейчас вниз, а там эта женщина удивиться, глядя как заколка дочери проплывает мимо носа.

– Оставайся сегодня у меня ночевать! – заявила Дара, видимо подумав о том же, о чем и я, – а завтра подумаем и поэкспериментируем. У меня тут для мягкости два матраса. Один тебе на пол положу. Одеяло запасное в шкафу.

– А мать не заметит, когда будить придет?

– Меня утром папа будит. Он ко мне не заходит. В дверь стучит, дожидается, что я отвечу и спускается, завтрак делать. Хоть ему уже и не надо вставать так рано – завод то закрыли – но все равно вскакивает. Привычка.

Дара сходила на ужин, мы еще немного поболтали, а затем улеглись спать.

Спать на мягком матрасе, пусть даже и на полу, да еще под нормальным одеялом было настоящей роскошью. Я как легла, так сразу и заснула.

***

Я сидела в голове зверя. Двуногого зверя. Обычно, хищники охотятся ночью, но этот предпочитал день, когда беспечная добыча проходит в метре от него – только руку протяни.