— Мешают. Они движению мешают.

— Ладно, не кипятись. Завтра, если все нормально будет, отправим. В крайнем случае послезавтра… Ты лучше скажи, что там у тебя по третьему пути?

— Нормально по третьему. Пропустил два состава…

Вагоны стояли в тупике не просто так. И не за просто так. Эти вагоны попросили начальника станции отцепить и загнать в тупик два молодых шустрых парня, соскочивших с остановившегося на минуту скорого поезда.

Они сказали номера вагонов, оставили на столе пухлый конверт и заскочили в следующий пассажирский.

В конверте было десять тысяч долларов. По тысяче за каждый вагон. За каждый стоящий вагон…

Глава 4

Полковник Зубанов стоял на ковре. Вернее сказать, на добротном ковровом покрытии. Причем даже не на генеральском. И даже не на хозяйском. А какого-то заместителя по кадрам, каких-то братьев Заикиных. Перед сугубо гражданской крысой стоял.

— Вот. И вот. И вот еще, — сказал заместитель по кадрам, перебирая листы, исписанные разными почерками. — Это все от ваших подопечных. Все подали заявление об уходе. И все как один жалуются на грубое с вашей стороны отношение. Я с ними побеседовал. С каждым.

— В нашем деле иначе быть не может. Наше дело военное.

— Но сейчас не война.

— У охранников всегда война. И поэтому они всегда должны действовать в условиях, приближенных к боевым.

— Но, возможно, вы перегибаете палку.

— Я ничего не перегибаю. Я воспитываю готовых к отражению агрессии бойцов. Учу так, как учили меня. Вернее, гораздо мягче учу. Понарошку.

— Понарошку? Но они рассказывают, что вы заставляете их драться в полную силу! Что придумали какие-то резиновые патроны.

— Не патроны, а пули. Резиновые имитационные пули.

— Зачем резиновые?

— Чтобы больно было. Чтобы они научились по-настоящему уворачиваться от выстрелов. И по-настоящему принимать их на себя. Боец не должен бояться боли!

— Но это жестоко!

— Маршал Жуков, когда был министром обороны, во время учений в каждый автомат каждый десятый патрон вкладывал боевой. Чтобы солдаты натуральней пригибались!

— Но это бессмысленно!

— Отнюдь. Он воспитывал привычку к посвисту пуль. Он приучал личный состав к настоящей войне.

— Вы тоже приучаете?

— Я тоже приучаю.

— Боюсь, вам скоро будет некого приучать. Я принял шесть заявлений об уходе.

— Слабые должны уйти. Останутся те, кто способен будет выполнять поставленные боевые задачи.

— А если никто не останется?

— Такого не может быть.

— Извините, но я буду ставить перед вышестоящим руководством вопрос о вашем увольнении. Мы не можем позволить себе такую текучку кадров из-за одного человека.

— Перед кем ставить? — переспросил Зубов.

— Перед вышестоящим руководством.

— Это перед брательниками, что ли? Так они вас с вашим вопросом пошлют куда подальше. Потому что больше моего заинтересованы в боеспособных кадрах. В бойцах! А не в графоманах, которые пишут вам заявления. Это им, а не вам, если не дай бог что, под пули подставляться. Что я им и постараюсь еще раз втолковать.

— А что же мне прикажете делать с этими заявлениями?

— Подписать. И пусть они катятся к… В сторожа в детские сады пусть идут. Так им и передайте…

Достали Зубанова эти гражданские недоумки, которые ничего, кроме пишущих машинок и калькуляторов, не понимают. Не понимают, но в чужое дело тем не менее лезут.