Снаружи, не прекращаясь, шелестел по стеклу дождь, напомнивший, что мне остался всего час до того, как надо будет принимать душ, катить в студию и опять разыгрывать унизительное представление с Марвином и его чертовыми предсказаниями, слишком точными, чтобы такое могло быть.

— Мне скоро вставать, — проворковала я, припадая губами и языком к его голой груди, а потом соскальзывая все ниже, к животу…

И услышала его медленный, стонущий вздох.

— Тогда нам надо поторопиться, — промолвил он, разглаживая мои кудряшки.

Утром — точнее сказать, в предрассветном сумраке, дождь наконец прекратился, как раз к тому времени, когда я прикатила на студийную парковку. Взглянув на себя в зеркало и с удовольствием отметив пышность и блеск распрямленных волос, я быстро наложила макияж, не допустив на сей раз Женевьеву к моей прическе, после чего взглянула на одежку, которую она подготовила для меня, повесив на вешалку у двери.

— Смеешься, да?

Она пожала широкими мускулистыми плечами.

— Нет, правда. Я тебе заплачу, только скажи, что это шутка.

— Не получится, дорогая, — сказала она и зажгла сигарету «Мальборо». Курить в гримерной не полагалось, но ее это никогда не волновало.

Придержав дыхание, я встала со стула, сняла съемочный наряд с вешалки и подняла на свет, чтобы получше рассмотреть.

Так, ясно, что на сей раз Марвин вознамерился прогнозировать теплую, солнечную погоду. Мне предстояло вырядиться солнышком: залезть в желтый пенистый резиновый шар с прорезями для лица, рук и ног. И натянуть желтые колготки.

— Нет, — заявила я. — Этого надевать не стану. Скажи Марвину…

— Что мне сказать?

Марвин, войдя в гримерную, обхватил меня тяжелой рукой за плечи, наклонился и заглянул мне под блузку. От него пахло скверным одеколоном и мятной жвачкой, перебивавшей сохранившийся со вчерашнего вечера запах алкоголя. Его имплантированные волосенки выглядели как саженцы, но перед выходом в эфир он прикрывал их накладкой, от красноты в глазах избавлялся с помощью «Визина» и, разумеется, отбеливал зубы. Все, касающееся съемочной площадки, Марвин знал так, как другие, не ему чета, настоящие метеорологи знают спутниковые графики.

— Что, не нравится костюмчик? Надо было вчера принять мое приглашение на завтрак, хи-хи.

Я вымучила улыбку, напоминая себе, что без работы мне никак и платят здесь всяко больше, чем в магазине сети «Севен-илевен», а шансов быть ограбленной несколько меньше.

— Мне кажется, это неподходящий наряд, — промолвила я, стараясь говорить в профессиональной манере. — Как насчет чего-нибудь другого? Чего-нибудь не столь?..

— Детишки любят Солнышко, — заявил он и сжал пенистую резину как раз на том месте, где должна была оказаться моя грудь. — Смотри, так и хочется обнять. Давай, Джо. Веселее.

Его игривый тон меня не одурачил: глаза у него были злые, и я понимала, что отрицательного ответа он не примет. Понимала я и то, что директор программы новостей, торопливый молодой парень по имени Майкл, едва ли примет в расчет мое неприятие пенистой резины, а профсоюза, способного защитить меня от этого гнусного надругательства над стилем, на телестудии не было.

— Ладно, — пролепетала я, из всех сил изображая улыбку. — Нет проблем.

Богом клянусь, он еще и подмигнул! Мне потребовалось приложить усилие воли, чтобы не сгенерировать импульс и не шарахнуть его молнией.

Все последовавшее далее оказалось настолько плохо, насколько только можно было предполагать. Все мои реплики отличались крайней тупостью, в резиновом костюме было отчаянно жарко, Марвин был отвратителен, моральная поддержка со стороны Черис отсутствовала.