|
А чтобы быть храбрым аскером — надо убить своих врагов, и всех врагов своего рода, и тогда ты будешь пользоваться уважением и доживешь до старости, потому что некому будет убить тебя. А вам, Ахмад-кади и радости в жизни не осталось. Дерево вы посадили, да не дерево, целый лимонный сад, да не только здесь, и в Бейруте к примеру, плодоносят его деревья. Сыновей вы вырастили, да не одного, а трех, и двое из них, раз я запретил им быть судьями в Азербайджане — работают судьями в Москве. И дом вы построили. На весь Азербайджан легла тень от его крыши. А про врагов ваших — уж и не слыхать давно. И неужели вам не будет в радость, Ахмад-кади, что когда Аллах решит призвать вас к себе — соберутся люди и скажут: вот ушел от нас человек, который победил американскую разведку. Ведь каждый художник мечтает нарисовать в конце жизни последнюю картину для души.
— А знаешь, почему на вас работают шавки? — спросил судья. — Так почему же? — Врете много. Врете и сами не верите в то что говорите. Говорите, громыхаете словами с трибун — а веры то и нету. А волки, Гейдар-эфенди, они чуют, каждую секунду внюхиваются — как в ветер с дымком. Вот они и не верят вам. Ты и сейчас врешь. Думаешь, что если что — так меня и в снос по «вновь открывшимся обстоятельствам». И не предам я тебя — потому что знаем много друг про друга. До чего же страну довели, что на такую работу — как Абвер вербуешь. Алиев молча ждал ответа — хотя сейчас он его знал. Не для того, он отработал столько в КГБ — чувствовал людей, не хуже сидящего перед ним старика. Судья поднялся, опираясь на палку, пошел к двери. Перед дверью остановился, бросил, не оборачиваясь — Через несколько дней. Найдешь меня. — Нескольких дней может не быть. — Найдутся. Мне тоже надо кое-какие деревья в своем саду лимонном пересадить. Хотя бы то, что растет в Бейруте….
Вальяжный ЗИЛ вкатился в Боровицкие ворота, сбавляя ход, повернул направо, к главному корпусу. Там, на втором этаже, рядом со сталинским кабинетом свил себе гнездо «Михаил Сергеевич Второй», как его уже успела окрестить злоязыкая людская молва. Оставалась надежда только на то, что он не кончит, как второй Николай — анекдоты ходили уже и про это… Предъявив, как и положено пропуск и партийный билет, Алиев поднялся на второй этаж на лифте, который был построен тут еще несколько лет назад, но пользовался им раньше только Брежнев. Теперь — новый Генсек открыл его для общего пользования, и подниматься стало не то что удобнее — быстрее как-то. В приемной пришлось немного подождать, все-таки у генсека ждали все, хоть немного. А он всего лишь член Политбюро… и без предварительной записи. Все как обычно — вот только теперь в приемной постоянно торчал безликий, в сером костюме человек, чего раньше было не принято. Так же как и у Горбачева — у Соломенцева было два секретаря, одну он оставил с горбачевских времен, другую поменял, и референт которого сейчас на месте не было. Соломенцев был не один. Слева от него за приставным столом сидел Громыко и что-то читал, справа — Воротников, этот просто видел. Алиев отметил про себя — что похоже застал какую-то тайную вечерю, вот и делает сейчас Михаил Сергеевич два постное, монашеское лицо, да не слишком то это у него получается. — Не помешал? — с порога спросил он — Проходи, товарищ Алиев, дорогой ты наш… — своим слабым, спокойным голосом проговорил Громыко — мы как раз о тебе говорили. — Доброе или не очень… — спросил Алиев, присаживаясь рядом с Воротниковым и напротив Громыко — Да как сказать… — вступил в разговор новый генсек — преступность в стране выросла. |
