Антон выбрался в проход и некоторое время топтался без дела, так как почти все пассажиры выходили у больницы, и образовался затор. Потом, уже стоя снаружи, он проводил взглядом озабоченную, деловитую вереницу людей, нагруженных сумками и пакетами. В глубине души Антон заранее им позавидовал — несмотря на печальные обстоятельства, неизбежно сопряженные с посещением лечебных учреждений. У входа их встретил Недошивин, и по лицу его несложно было догадаться об изнурительной, бессонной ночи. Коквин поздоровался с ним за руку, потом поздоровался и Антон. Недошивин протянул ему руку небрежно, глядя не на него, а на звеньевого.
— Докладывай, — приказал Коквин и пригладил ладонью жидкие светлые волосы.
— Клиент безнадежно плох, — отозвался Недошивин. — Врач считает, что состояние ухудшилось. Возможен любой вариант.
— Даже сегодня? — Коквин изогнул бровь. Антон уловил в его вопросе — наряду с понятным страхом допустить смерть клиента — необычное возбуждение.
Недошивин шмыгнул носом и кивнул.
— Может, через пять минут; может, через неделю.
Коквин презрительно скривился:
— Медики есть медики. Черт с ними. Какие-нибудь эксцессы были?
— Из ряда вон — ничего. Но на его характере ухудшение общего состояния не сказалось.
— Ясно, — Коквин поправил ремни и весь подобрался. — Свободен, разрешаю идти! — объявил он Недошивину и перевел взгляд на Антона. Тот невольно вытянул руки по швам — Коквин, оказывается, умел гипнотизировать подчиненных.
— Вперед, — скомандовал он строго, пропустил Антона первым, и следом пересек порог больницы сам.
В палате было нестерпимо жарко, пахло — в первую очередь — мочой, а после уж всем остальным: капустными объедками, камфорой, экскрементами, сердечными каплями. На столике возле окна стоял небольшой телевизор «Samsung». В углу тарахтел холодильник, но банки и латки со снедью, которые в него не поместились, занимали весь подоконник. Пол, свежевымытый, оставался покрыт пятнами; на столе покоилась коробка, доверху набитая ватой, бинтами, пластинками таблеток и склянками с успокоительным. А в удаленном от окна углу находилась одна-единственная кровать, где неподвижно возвышался колоссальный живот, укрытый тремя одеялами со штампами больницы.
— Наберите номер Ферта, — пророкотало с кровати вместо приветствия.
Коквин предупредительно выставил ухо:
— Что-нибудь не так, господин директор?
— Вам сказано набрать номер, — повторил голос. — Суки проклятые, почему никого не было ночью?
— Но как же, господин директор! — даже Коквин опешил. — Наш сотрудник только что сдал мне дежурство.
— Блядь набитая ваш сотрудник, — сказал живот. — А это что за дурак?
Антон шагнул вперед. От неожиданности и негодования у него затряслись колени.
— Наш опытнейший работник — Белогорский, — представил Антона Коквин. — Специалист по уходу за пациентами, страдающими таким заболеванием. Товарищу Белогорскому нет равных в его деле.
— Пусть он сядет здесь, — приказал голос, не уточняя, где именно.
Коквин указал глазами на изголовье, плохо видное из-за живота. Антон приблизился и осторожно сел на край кровати.
— Я вам всем здесь кишки выпущу, — пообещал банкир.
* * * * *
Полчаса спустя Антон почувствовал в себе способность ползать на коленях перед Польстером. «Мама, роди меня обратно», — подумал он, рисуя перед собой благополучные роды прямо в инвалидное кресло, на колени к чуть капризному, но в общем очень и очень милому старичку. |