После ужина они сидели на веранде при свете звезд.

– Вам в самом деле неприятно? – спросил он.

– Что? – спросила она, подымая свои спокойные глаза и взглянув на него.

– Что я иногда вижу вас. Я знаю, вам это не нравится, но таким образом я могу охранять вас. В настоящее время вы должны убедиться, что за вами нужно присматривать.

– О, нет.

– Благодарю вас, – почти смиренно проговорил Тарвин.

– Я хочу сказать, что не нуждаюсь в присмотре.

– Но это не неприятно вам?

– Это хорошо с вашей стороны, – беспристрастно сказала она.

– Ну так, значит, с вашей стороны нехорошо, если это не нравится вам.

Кэт невольно улыбнулась.

– Кажется, нравится, – сказала она.

– И вы позволите мне приходить иногда? Вы не можете представить себе, что такое этот постоялый двор! Эти странствующие приказчики положительно убьют меня. А кули на плотине также не подходят мне.

– Хорошо, раз вы уже здесь. Но вам не следует оставаться здесь. Окажите мне услугу и уезжайте, Ник.

– Дайте мне какое-нибудь более легкое задание.

– Но зачем вы здесь? Вы не можете привести никакого разумного довода.

– Да, так говорит и Британское управление. Но я привез с собой свой довод.

Он признался в своей тоске по чему-нибудь родному и естественному, американскому, после дня работы под языческим палящим солнцем. Когда он представил свою тоску в подобном свете, Кэт сочувственно отнеслась к ней. Она была воспитана в тех традициях, которые повелевали поступать так, чтобы молодые люди чувствовали себя дома, на родине. И он действительно почувствовал себя на родине, когда, два или три вечера спустя, она дала ему топазскую газету, присланную ей отцом. Тарвин набросился на газету и переворачивал четыре страницы тонкой бумаги два раза.

Он облизнул губы.

– О, как хорошо, хорошо, хорошо! – смакуя, говорил он. – Ну, разве не красивы объявления? Что-то с Топазом? – крикнул он, держа газету в вытянутой руке и жадно пробегая столбцы. – О, там все хорошо! – Стоило послушать, как музыкально певуче он проговорил эту обыкновенную фразу. – Знаете, ведь мы идем вперед, не правда ли? Мы не отстаем, не зеваем, не теряем попусту времени, хотя еще у нас нет «Трех С.». Мы идем вровень с прогрессом. Ах, ах! Взгляните-ка на «Рестлерские корешки». Бедный, старый, источенный червями город засыпает от старости крепким сном, не правда ли? Только подумать… провести туда железную дорогу. Послушайте-ка:

«Мило С. Ламберт, владелец „Последнего канала Ламберт“, имеет вагоны, нагруженные хорошей рудой, но, как и все остальные обыватели, считает, что не стоит отправлять их на корабль, когда нет железной дороги ближе пятнадцати миль. Мило говорит, что Колорадо недостаточно хорош для него, если ему придется с таким трудом переправлять свою руду».

– Я думаю! Приезжайте-ка в Топаз, Мило. А вот:

«Когда в городе осенью будет проведена линия „Три С.“, мы уже не услышим более разговора о тяжелых временах. Вместе с тем несправедливо мнение, – и все жители должны восстать и сделать все возможное, чтобы прекратить разговоры – будто Рестлер уступает какому-либо городу его возраста в штате.