– Да, госпожа, ты безмерно права, – сказал он.

– Заткнись! Мне противно твоё баранье блеяние, – презрительно сплюнула Цветанка, отходя в сторону.

Невзора тем временем свернула кнут и отшвырнула его; её грудь под занавесью чёрных спутанных волос возбуждённо вздымалась, а в изгибе рта проступало торжество. Изящно изогнув спину, она склонилась над Ойхердом и заставила его подняться на ноги.

– Идём-ка в лес, – молвила она с приглушённой хрипотцой. И добавила: – Цветик, пригляди за сыном, пусть за нами не бегает.

Цветанка, опустошённая и охваченная горьким безразличием, уже не смотрела на них. Она подкатила тележку поближе к дому и принялась раскладывать привезённые припасы по местам: муку и пшено – в кладовку, репу и яблоки – в прохладный погреб. Часть снеди могла пострадать от крыс и мышей, но вредных грызунов уже неплохо наловчился гонять Смолко – тоже своего рода охота, как раз ему по плечу.

Начал накрапывать дождь. Невзора с навием вернулись из леса: женщина-оборотень плыла павой, растомлённая, с умиротворением на лице и с прилипшими к испачканным коленям листочками и травинками. У Ойхерда была в грязи вся его избитая спина, и Невзора окатила его водой из ковшика.

– Ничего, заживёт, как на Марушином псе, – усмехнулась она, похлопав воина по сильному плечу и выдав ему свою старую рубашку – чтоб кровь впитывалась. – Езжай, дружок, да коробок свой забирай: ни к чему нам чужое добро.

– Отвергнутое подношение – не дарованное прощение, – опечаленно молвил Ойхерд. – Я потеряю благоволение Маруши...

– Езжай, езжай, не задерживайся.

Цветанка больше не удостоила его ни одним словом. Воины помогли Ойхерду надеть доспехи, и он забрался на сиденье. Навии погрузили на крышу сундук, подхватили носилки за жерди и растворились в шелесте дождя.

Невзора взяла ведро с водой и окатилась на крыльце с головы до ног, после чего с рычанием встряхнулась по-звериному, разбрасывая вокруг себя брызги.

– Не поняла я что-то, подруга. Вот это вот... что сейчас было? – Цветанка затопила печь и высыпала на стол две пригоршни пшена, чтобы перебрать для каши.

Невзора спокойно села к печке, промокая полотенцем волосы.

– Я ж говорю: с паршивой овцы хоть шерсти клок, – хмыкнула она. – Я дочку хочу. Да и Смолко сестричка нужна: Светланку беречь надобно, с нею не очень-то поиграешь. Что, сынок, хочешь сестрёнку? – Женщина-оборотень подхватила мальчика и усадила на колени, нежно вороша его чёрные кудри. – Вы с ней бегать станете, играть да резвиться. Ох и весело вам будет! Батюшка у нас пригожий – красивая девочка родится...

– Почём ты знаешь, что девочка будет? – Цветанка выбирала пальцем мусор из крупы, поглядывая, как разгорается в печи огонь.

– А я сверху была, – лукаво прищурилась Невзора, потёрла красные пятнышки на коленях, и в глубине её зрачков отразились шальные рыжие отблески пламени. – Сердцем чую.

Понимая, что плохи дела у Воронецкой земли, и дальше будет только тяжелее, Цветанка с Невзорой спешно принялись добывать снедь для Светланки: следовало успевать запасаться, пока навии окончательно не разорили людей. Набивая свою тележку мешками, они тащили в дом горох, ячмень, овёс, лук, морковку, репу, капусту... Орехов, сушёных грибов да ягод у них ещё с лета на чердаке было припрятано достаточно. Там же в тёмном углу стояли сундуки с яснень-травой, которую Цветанка в месяце липне собирала и заготавливала в плотных рукавицах, чтобы лечить и оберегать девочку. Один только запах этой травы резко бил её словно обухом по голове, вызывая тошнотворную слабость и головокружение до звона в ушах, но Цветанка пересиливала себя – во благо Светланки. Скоро домик был набит продовольствием, как мышиная нора.

– Тут на целый год хватит, – с усмешкой говорила Невзора.