– Ах ты, горлинка ясная, – прошептала она и расцеловала точёный носик и щёчки Млиницы, окроплённые очаровательной россыпью веснушек. – Что ж делать мне с тобою, жёнушка? Свалилась ты мне как снег на голову – нежданно-негаданно.

– Как хоть звать тебя, избавитель? – спросила Млиница, тоже, очевидно, впервые хорошенько приглядываясь к Цветанке.

– Зови меня Зайцем, – ответила воровка.

Огорошенная внезапной женитьбой, она не отказалась от нескольких чарок мёда, и хмель ласковым, жарким дурманом потёк по её жилам. Млиница тоже пила, с каким-то лихим отчаянием опрокидывая в себя каждую чарку – словно бросалась вниз головой в пропасть. Скоро в её глазах поплыла бархатная дымка, а веки то и дело опускались под тяжестью огромных ресниц. Она развязала ворот рубашки и стащила с головы платок, и летнее донниковое золото её кос рассыпалось по плечам.

– Ох, что-то пьяная я стала, душно мне! – воскликнула она, растягивая ворот всё шире, словно бы желала порвать его совсем.

Цветанка застыла в сладострастном восторге, не сводя взгляда с вздымающейся груди Млиницы и её наливных, ярко-вишнёвых губ. Снова женская красота оказывала на неё своё пьянящее действие: в мыслях наставала блаженная пустота и лёгкость, а внутри тепло и влажно набухала ненасытная жажда телесной близости.

– Крылышки бы мне... полетела б я над землёй, – запрокидывая голову, бредила Млиница. – Летела б долго-долго вместе с журавлиным клином, пока не выбилась из сил. А когда б крылышки мои устали, упала б я камнем вниз! Ох... Детки-детушки мои... Матушка, батюшка! Видели б вы меня сейчас... Ладо мой...

Отказавшись от новой чарки, она мученически изогнула брови и закрыла глаза. Протяжным птичьим кличем полилась песня:Гляделась в небо ясное, как в зеркало –

Раскинулись осколочки тропинкою.

Беда зеленоглазая не мешкала –

Бреду по свету ныне сиротинкою.Невыносимо босоногой душеньке

По черепкам влачиться в одиночестве:

Ни стоп омыть усталых и натруженных,

Ни пепел сердца выгрести весь дочиста.Расчешет осень косы серебристые,

Раскинет в небе крылья журавлиные.

Как на юру́  под ветром горьким выстоять?

Как не сломаться тонкою рябиною?..К груди родной припасть бы серой горлицей

Да маком алым потянуться к солнышку...

Бездомным ветром вею по околицам,

Судьбину вдовью выклевав по зёрнышку.Огромными алмазами катились по её щекам слёзы, и Цветанка ласково вытирала их пальцами. Женщина не противилась поцелуям, но глаза её, несмотря на хмель, оставались колкими, чужими.

– Не обессудь, новый мой супруг, – сказала она. – Телом моим можешь владеть, но сердце моё с ладушкой моим в землю ушло.

– Ничего, оттаешь, оживёшь, – бормотала воровка, утопая в малиновой мягкости её губ. – Не сразу, потихоньку... Бедная ты моя.

Нежность раскинула крылья, простираясь над Млиницей и ограждая её от напастей и горя. Цветанка скользила губами по её косам, погружалась в их прохладный шёлк, а потом подхватила на руки и перенесла на печную лежанку. Из груди Млиницы вырывался то надломленный смех, то рыдания, и она в хмельном бреду не сопротивлялась раздевающим её рукам воровки. С трепетной бережностью Цветанка освободила женщину от одежды и проворно разделась сама; комок вещей полетел на пол, и воровка прильнула к мягкому, податливому телу. Млиница не разглядела впотьмах истинное естество Цветанки, а та и не спешила открывать правду: выручила прихваченная со стола морковка.