– Это, кажется, уже война!

– Нет, но союзники уже твердо решили препятствовать нам в высадке войск на греческий берег! – подал голос кто-то из советников.

– Но как совместить понятие о дружбе с понятием о принуждении? – воскликнул рейс-эфенди. – Не могут хворост и огонь безопасно лежать друг против друга! Не могут!

Спустя месяц, ровно день в день, послы вновь дружно заявились к меланхоличному рейс-эфенди.

– Что решило ваше правительство, ведь срок ультиматума истек? – вопросили они министра.

Рейс-эфенди был внешне надменен:

– Я опять заявляю, что определяющий, неизменный, вечный и окончательный ответ царя царей и владыки правоверных: никогда и ни от кого он не примет какого бы то ни было предложения о греках!

Сидевшие на скамьях вдоль стен вельможи согласно закачали огромными тюрбанами:

– Греция – наше дело! Нам решать, карать или миловать прахоподобных греков!

Тогда вперед иных вышел Рибопьер, тайный советник и кавалер многих орденов.

– Султан шутит с огнем! – мрачно заявил он.

– Вы объявляете нам войну? – скривил презрительно губы министр.

– Война еще не объявлена, но наши эскадры блокируют берега Греции и по первому приказу готовы вступиться за честь своих флагов!

– Как можно совмещать дружбу с угрозами? Не могут огонь и хворост безопасно лежать друг подле друга! – пустился в философствования рейс-эфенди. – А впрочем, великий флот и войско падишаха Вселенной сумеют постоять за себя!

– Ну, это мы еще посмотрим! – мрачно хмыкнул ветеран Наполеоновских войн генерал Арман-Шарль. – Хотя, по мне, лучше было бы и обойтись без пролития крови!

В тот же день, посоветовавшись, послы решили известить о несговорчивости турок командующих своих эскадр, которым предписано было в ближайшее время появиться у греческих берегов.

Более иных настойчив в том был Александр Рибопьер:

– Коль меры убедительные успеха не имели, следует непременно переходить к мерам принудительным!

Рибопьера горячо поддержал старый вояка Арман-Шарль. Британский посол отмолчался, но и против не выступил.

Что касается греков, то их правительство, находившееся к тому времени на острове Порос, немедленно известило всех и вся, что они принимают все параграфы Лондонского трактата союзников незамедлительно и с радостью. Таким образом, принудительные меры союзникам следовало принимать лишь против находившихся в Морее турок и египтян.

Весь демарш, предпринятый тремя союзными послами в Константинополе, обернулся их полным поражением. Турция ни на какие уступки идти так и не согласилась. Отныне исход конфликта должен был решаться уже не в дипломатических салонах, а на шканцах боевых кораблей. Время политиков заканчивалось, начиналось время адмиралов!

Сэр Стратфорд Каннинг писал в те дни вице-адмиралу Кондрингтону: «…Хотя и не следует принимать враждебных мер и хотя союзные правительства желают избежать всего, что могло бы привести к войне, тем не менее, в случае надобности, прибытие турецких подкреплений должно быть, в конце концов, предупреждено силой, и если бы все другие средства были истощены, то пушечными выстрелами».

А ни Махмуд II, ни его рейс-эфенди все никак не могли поверить в, казалось бы, очевидное – что три великие державы готовы выступить против них из-за столь, казалось бы, ничтожного повода, как свобода Греции. А потому султаном было велено своему министру иностранных дел проявлять в переговорах известную выдержку. Пусть союзники пошумят и отступят! Кроме того, послано было и ободряющее письмо Ибрагим-паше в Наварин.