Изменить размер шрифта - +

На фотографии крошечная женщина в цветастом платье с поясом и в туфлях на высоких каблуках стояла рядом с обрюзгшим светловолосым мужчиной лет сорока. Снимались они на фоне зеленого домика. У Эллы Манкузи было птичье личико и блестящие темные глаза. Губы накрашены, ногти тоже. Она улыбалась, но чего-то в ее улыбке не хватало.

Блондин стоял, опустив руки по швам. Плечи напряжены, как будто необходимость позировать для фотографии его напрягала.

Я сказал:

— Совпадает с тем человеком, которого описывал Москоу.

— Прочитай на обороте.

Я перевернул снимок.

Я и Энтони, мой день рождения. Я испекла шоколадный торт.

— Заботливый сын позволяет ей самой печь себе торт ко дню рождения, — заметил я.

Я еще внимательнее вгляделся в улыбку Эллы и сообразил, чего там не хватает. Материнской гордости.

Майло сказал:

— Я решил, что он единственный ребенок, потому что на всех немногочисленных фотографиях в доме только он, по большей части маленьким или в начальной школе. У нее нашлось его свидетельство о рождении и школьные табели за двенадцать лет. Школу окончил с тройками. В графстве всего один Энтони Манкузи, а у него всего один привод, не повлекший судебного наказания. Если у парня и есть проблема с алкоголем, то она не генетического свойства: единственное спиртное, найденное в доме Эллы, — непочатая бутылка шерри.

Он потер лицо.

— Особого имущества у нее не было, Алекс. Все деловые бумаги хранились в трех коробках из-под сигар, стоящих около кровати. Манкузи ушла на пенсию восемнадцать лет назад, а непосредственно перед этим преподавала общественные науки в средней школе Луиса Пастера. Они написали ей милое письмо. Незадолго до этого она овдовела, Энтони тогда был еще подростком. Муж, Энтони-старший, работал надсмотрщиком на молочной ферме в Санта-Фе-Спрингс, умер прямо на работе от сердечного приступа. Кредит за дом выплачен уже одиннадцать лет назад, так что пенсии и того, что она получала за мужа, ей вполне хватало. Нормальная женщина, средний класс, проживала в районе с низким уровнем преступности. Какого черта она так закончила свою жизнь?

Я еще раз взглянул на фотографию.

— День рождения матери, а ему явно хочется быть где-нибудь еще. Вспомни о рассказе Москоу насчет раздраженного разговора, и что мы получаем? Завещания в коробках не нашлось?

Майло задумался.

— Нет. Младшенький пришил ее ради наследства?

— Такое не раз случалось.

— Разумеется, случалось, но каким нужно быть животным, чтобы порезать родную мать, как воскресный ростбиф?

Он попросил жестом принести счет. Улыбающаяся официантка в очках, которая всегда его обслуживала, поспешно подошла и спросила, доволен ли он обедом.

— Все было невероятно вкусно, — ответил мой друг, передавая ей деньги. — Сдачи не надо.

— Слишком много, лейтенант.

— Пустяки.

— Я даю вам кредит, — сказала она, — на следующий раз.

— Не стоит беспокоиться.

— Стоит.

Выйдя из ресторана, Майло поддернул брюки и взглянул на часы.

— Самое время побеседовать с Тони Манкузи-младшим, нашим потенциальным пьяницей.

— Отсутствие данных все же не исключает наличия игорной проблемы, — заметил я.

— Зачем связываться с живыми и дышащими акулами, когда можно найти более простые пути?

— Зачем кинозвезде, остановившейся в «Четырех временах года», снимать тридцатидолларовую проститутку на бульваре Сансет, когда он может воспользоваться услугами девушек по вызову, которые выглядят лучше, чем героини его фильмов? Грязь и опасность — часть удовольствия.

Быстрый переход