Майло что-то сказал.

Манкузи схватился за голову обеими руками.

Рот его открылся, и донесшиеся до меня звуки напомнили мне животных, которых ведут на бойню.

Конец надежде.

ГЛАВА 6

Тони Манкузи трясущимися руками попытался вставить ключ в замочную скважину. Когда он уронил его во второй раз, я взялся помочь. Как только мы оказались в мрачной маленькой комнате, которую он называл домом, Тони прислонился к стене и заплакал. Майло, бесстрастный, как садовый гном, наблюдал за ним.

Есть детективы, которые очень полагаются на первую реакцию человека на плохие новости, подозревая выдержанных людей так же, как и тех, кто закатывает театральную истерику.

Я не брался судить, правы ли они, поскольку мне довелось видеть жертв насилия, демонстрирующих легкомыслие, невинных свидетелей, корчившихся от чего-то, что можно было принять за вину, психопатов, устраивавших такие представления, изображая шок и скорбь, что хотелось обнять их и кормить с ложки супом.

Но было трудно не впечатлиться вздыманием округлых плеч Манкузи и его рыданиями, которые едва не сносили его с видавшего виды дивана, за которым у стены стояла раскладушка.

Элла Манкузи сама пекла себе торт в день рождения. Может быть, ее сын сейчас вспоминал об этом?

Когда он остановился, чтобы отдышаться, Майло сказал:

— Мы сочувствуем вашему горю, сэр.

Манкузи с трудом поднялся на ноги. Перемена в цвете лица была резкой и убедительной: от здоровой свежести почти до зелени. Он поспешно прошел шесть футов до крошечной кухни, где его вырвало в раковину.

Когда спазмы прекратились, Тони плеснул несколько пригоршней воды налицо и вернулся на диван с мокрыми глазами и прилипшими к жирному лбу прядями волос. Кусок блевотины попал ему на рубашку, чуть пониже смятого воротника.

Майло начал:

— Я знаю, время не слишком подходящее для разговоров, но если вы что-либо можете нам сказать…

— Что я могу вам сказать?

— Нет ли кого-нибудь — вообще кого-нибудь, — кто хотел бы причинить вашей матери зло?

— Она была учительницей, — сказал Манкузи.

— И ушла на пенсию…

— Они ее наградили. Она была строгой, но справедливой, все ее любили. — Он помахал пальцем. — «Хочешь хорошую отметку? Работай!» Такой у нее был девиз.

Я задумался, как все, что он говорил, могло увязываться с человеком, который жил на пенсию по инвалидности и брал у старухи матери деньги.

Троечник. Его бы никуда не взяли.

— Значит, нет никого, на кого вы могли бы подумать? — не отставал Майло.

— Нет. Это… настоящее безумие.

Кусочек блевотины упал на ковер в нескольких дюймах от ботинка моего друга.

— Безумие и кошмар. — Манкузи опустил голову и тяжело задышал.

— Вы в порядке, сэр?

— Небольшая одышка. — Тони выпрямился, начал медленно дышать. — На меня так стресс действует…

Майло сказал:

— Если не возражаете, у нас есть еще несколько вопросов.

— Что?

— После того как умер ваш отец, у вашей матери были какие-нибудь романы?

— Романы? Она любила читать. Иногда смотрела сериалы. Вот и все ее романы. — Он тряхнул волосами, склонил голову и отвел со лба мокрую высветленную прядь.

Эта симфония движений напомнила мне о том, что рассказывал Эд Москоу.

— А близкие друзья у нее были? Мужчины или женщины?

Манкузи покачал головой, заметил блевотину на полу и поднял брови.