Никто не ответил ей. Она позвала опять — на этот раз по-французски, — и вновь молчание было ей ответом. Постояв немного, она нерешительно вошла внутрь и тихонько поднялась по лестнице. Она не могла не поддаться искушению вновь увидеть дом Дэмиана.

Воздух был сырым, каменные стены, долго не просыхающие после дождя, были скользкими на ощупь. Старая веревка, продетая в крюки в стене, служила вместо перил винтовой лестницы. Ее шаги звучали непривычно громко в этой тишине. Дверь наверху тоже была открыта.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — крикнула Элизабет, и ее голос гулко разнесся по помещению, как это бывает в пустых домах, где уже долго никто не живет.

Она распахнула дверь пошире, та скрипнула, и Элизабет подпрыгнула от неожиданности. Что-то шевельнулось в углу, и крик замер у нее в горле. Широко раскрыв от страха глаза, она заметила быстро промелькнувший тонкий хвост и облегченно вздохнула. Всего лишь крыса! Дэмиан часто жаловался на их соседство. Они набегали с речного берега и уничтожали его хлеб. Он ставил крысоловки, но никогда не пользовался крысиным ядом, чтобы не отравить случайно какую-нибудь кошку с близлежащих ферм, ведь он так любил эти грациозные создания и часто рисовал их в минуты отдыха.

Она оглядела комнату. Здесь вес было до боли знакомо. Все осталось по-прежнему, таким, каким она помнила. Круглая комната с окнами по всему периметру была увешана рисунками, акварелями и картинами, написанными маслом, — работами Дэмиана и его друзей. Деревянный пол от времени потемнел и стал почти черным. Вдоль стен стояли старые стулья с винно-красной плюшевой обивкой, заваленный бумагами стол, маленькая кушетка, рядом с которой приютился низенький столик со стоящей на нем лампой с зеленым шелковым абажуром. Дэмиан не любил роскошь. Он покупал старую мебель и с любовью воскрешал ее к жизни — у него были золотые руки.

Элизабет обошла комнату, глядя на все как-то отстранение. Окружающие ее вещи принадлежали когда-то любимому ею человеку; он жил с ними, прикасался к ним, наполняя своим светом, теперь же они были пусты и холодны, как выброшенные на берег ракушки.

Среди бумаг на столе она заметила раскрытый альбом. Бросив мимолетный взгляд на рисунок, она застыла от изумления, узнав себя.

Дрожащими руками она взяла альбом. Дэмиан нарисовал ее выходящей из воды, нагой, с длинными распущенными волосами, упавшими на лицо и плечи, с поднятыми вверх руками, еще мгновение, и она откинет назад мокрые пряди. Элизабет почувствовала, как у нее пересохло в горле. Она потрясение разглядывала скупые точные линии, обрисовывающие ее приподнятые груди и изгибы бедер.

Когда он нарисовал это?

Ее взгляд скользнул по другим рисункам, на них тоже была она: в джинсах и майке, идущая со спутанными ветром волосами, оглядывающаяся через плечо на зрителя широко раскрытыми глазами.

Закусив до боли губу, она пыталась сдержать подступившие слезы — так велико было охватившее ее горе. Эти рисунки были сделаны как будто вчера, но рука, набросавшая их с таким мастерством, уже никогда больше ничего не напишет.

Чтобы прийти в себя, она, прикрыв глаза, прислонилась к холодной каменной стене. Немного успокоившись, она положила блокнот на стол и хотела было уже уйти, как вдруг неожиданно эти рисунки показались ей странными. Она снова взяла в руки блокнот, изучая наброски, еще не совсем уверенная, что все это ей не мерещится.

Она не сразу поняла, почему эти рисунки показались ей странными, ее взгляд медленно скользил от одного к другому.

Волосы! На одном рисунке они развевались вокруг лица, их концов не было видно, однозначно они были ниже плеч. На другом они спускались по плечам, обрамляя ее лицо.

Они были слишком длинными, такими, как сейчас, она не подстригала их с тех пор, как уехала в Нью-Йорк.