– Твой отец обращался с твоим сыном, как со своим собственным, – я поколебался, прежде чем назвать имя. – Джедидайя управлял имением твоего отца еще до того, как ему дали свободу.

– Свободу? – спросила Амелия, распахнув глаза.

Я потянулся, чтобы взять ее руки в свои, но она не позволила коснуться ее. Мне же хотелось еще хотя бы на секунду почувствовать ту любовь, которую она дарила Мартину.

– Да, свободу, – кивнул я. – Авраам Линкольн подписал Прокламацию об освобождении около 1863 года, может, годом раньше или позже.

– Линкольн, – заметила Амелия. – Совсем как ты.

Я не стал говорить ей, что это сценическое имя. Когда я ушел из дома, то решил разорвать все ниточки, связывавшие меня с родителями, поэтому изменил и имя, и фамилию. Но фамилия, которую я назвал Амелии, была настоящей.

– А Мартин? – спросила она. – Мой Мартин?

Из ее дневника было понятно, что она знала об участи Мартина, но, похоже, за долгие годы Амелия вычеркнула это знание из памяти. Я хотел рассказать ей правду о мужчине, которого она любила, чтобы она, наконец, перестала ждать и обрела покой. Но не смог. Я убеждал себя, что это еще одна роль в моей жизни, роль, которая позволит выиграть Оскара, обогнав Рассела Кроу, но все же не мог вымолвить ни слова.

Я никогда не раздумывал о призраках, поэтому знал о них немного, как, впрочем, и любой другой человек, кроме Дарси. Но даже без моего напоминания об ужасной правде, Амелия, казалось, начала просыпаться. Отвела от меня взгляд и огляделась вокруг. Уставилась на реку, какое-то мгновение пристально смотрела на нее.

– Река была намного глубже, – заметила Амелия. – Берега были выше.

– Много поколений, много воды утекло.

Амелия кивнула, и я подумал, не примется ли она расспрашивать меня о чудесах двадцать первого века, но она не стала.

Когда она повернула голову, чтобы посмотреть на дерево, я чуть не попросил ее не делать этого. Боялся, что она там увидит висящее тело Мартина.

Амелия не взглянула на ветви, но задержала взгляд на раздвоенном стволе.

– Росли два дерева по отдельности, – заговорила она, – но срослись в одно. Был сильный дождь, и большой валун, смытый с холма, столкнул их стволы вместе. Никто не взялся разъединить их, и со временем они срослись в одно целое. Мы с Мартином говорили, что эти деревья похожи на нас: так же как и нам, им было суждено остаться разделенными, но им, как и нам, удалось слиться воедино.

– Эмми, – невольно сказал я, протягивая к ней руки.

Амелия вложила свои теплые гладкие ладони в мои.

– Только Мартин звал меня Эмми.

Я сжал ее пальцы и почувствовал, как они теряют материальность – она уходила. Не сбегала на время. Уходила. Уходила навсегда прочь отсюда.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила Амелия.

– Мне нужна помощь, чтобы найти моего сына. Он где-то здесь, но мы не можем отыскать его. Он твой внук через несколько «пра». – Я надеялся, что она улыбнется.

Амелия не улыбнулась.

– Мартин? Что он делал… потом? – спросила она.

– Какое-то время оставался с вашим сыном, а потом отправился туда, куда уходят все духи. Ты знаешь, где это?

Амелия коротко кивнула и стала еще более прозрачной, словно находилась и здесь, и уже не здесь.

– Мой сын, – напомнил я, и сам услышал нетерпение в своем голосе.

– Я помогу тебе, – сказала Амелия. – Побуду здесь и посмотрю, как тебя выручить.

С каждым словом она таяла, пока в моих руках не осталось ничего.

– Подожди! – крикнул я.

В то же мгновение она снова оказалась здесь, но уже не сидела рядом со мной. Амелия стояла в нескольких шагах позади меня и больше не выглядела как живой человек.