Я едва не взорвался.

– И чем уж он так…

Ее легкая улыбка заставила меня осечься. Дарси явно что-то увидела, что-то ощутила во мне… не то чтобы Кроу и я… или, что я думал, будто Кроу…

Лучше пойти другим путем.

– Ладно, не надо мне помогать. Кто-то украл из моего сейфа бумаги, касающиеся моего сына. Кто-то спалил моего агента вместе с копиями документов. Кто-то убил женщину и объявил, что она была матерью моего ребенка, хотя это не так. Куча прихожан и коллег скинулись ей на надгробный памятник, а потом все они утверждали, что у нее никого не осталось. – Я наклонился к Дарси, перегнувшись через кофейный столик, давая гневу разрастись во мне. Если она не поможет мне найти сына, останется единственный выход. – Я просто отправлюсь туда… один…и буду спрашивать людей на улице, не видели ли они маленького мальчика с волосами песочного цвета.

Конечно, я не знаю точно, как он выглядит, но все белые мальчишки кажутся мне одинаковыми, так что какая разница!

Когда Дарси улыбнулась, я понял, что продвинулся вперед. Более того, теперь я захватил внимание публики.

– Итак, я пойду туда и буду задавать вопросы, и, возможно, меня убьют, как и всех остальных. Тем и закончится сериал о Поле Тревисе.

Она взглянула на меня мерцающими глазами и сказала:

– Если Пола убьют, как вы думаете, удастся ли зрителям осмотреть его квартиру?

Я засмеялся вместе с ней. Эту женщину нелегко было заставить почувствовать себя виноватой, вот уж точно.

– Дарси, дело в том, что без вас я ничего не смогу сделать. Вы можете сказать, что случится с моим ребенком, если его не найдут?

Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять выражение ее лица.

– Он умрет, да?

– Нет, – выдохнула она. – Мать умрет, но не ребенок. С ним что-то не так… Не знаю, что.

– Может, он такой же, как вы, и кто-то хочет использовать его в нечестивых целях.

Когда я увидел, что и без того слишком бледное лицо Дарси стало еще белее, то понял, что она что-то от меня утаивает.

– Ну, говорите же. Выкладывайте! – надавил я.

Она залпом опустошила бокал и протянула его мне, прося снова наполнить.

– Не могу, – сказала она. – У меня нет времени.

На это я выразительно обвел глазами пустой дом. Ни мужа, ни детей, ни слуг, ни работы. Чем она тут вообще целыми днями занимается?

– Вы не понимаете, – пробормотала она, обводя кончиками пальцев ободок бокала. – Я постоянно чувствую разные вещи. Везде. Но я одна, а их тысячи, даже миллионы.

– Их, – повторил я.

– Да, их. Злых людей. Не одержимых злом, нет, это другое. Просто нехороших людей: жадных, нечестных. Подлецы везде, их полно по всему миру. Я не могу пойти на вечеринку с незнакомцами, потому что сразу начинаю чувствовать, что человек за роялем думает, как бы прикончить свою жену, а кухарка обкрадывает хозяина, или, что двое детей, играющих у бассейна, умрут в этом году. И ничего не возможно изменить… То есть, я могу переменить кое-что, но недостаточно для того, чтобы хоть чуть-чуть уменьшить ужас этого мира.

– Поэтому вы забились в эту нору и не делаете ничего.

– Не совсем, – нахмурилась Дарси, очевидно пытаясь создать впечатление, что трудится над проектами по переустройству мира днями напролет.

Может, так оно и есть. А может, она работает только над тем, как вернуть своего мужа, и ни над чем другим.

– Вы ищите мужа больше года. Думаете, эти шесть недель окажутся критическими?

Я обрадовался, увидев ее удивление. Я хоть и не умею читать мысли, но актеров обучают читать выражения лиц, и ее мимику я интерпретировал верно.

– Невозможно, – сказала она и поставила бокал.

– Невозможно что? – спросил я с невинным видом.