– Вы сказали «местная» история. А Восточная Месопотамия в Джорджии, где какое-то время жил Чарльз Фрейзер, не слишком далеко, чтобы считаться «местной»?

– Барристеры и Фрейзеры очень давно связаны родственными отношениями. Полагаю, еще до Гражданской войны, но не могу сказать точно, кто из них на ком женился и когда. Если интересуетесь историей семьи, вам следует спросить у Генри.

– А кто этот Генри?

– Он живет здесь неподалеку. Видите маленький белый домик?

Я ничего не видела из-за деревьев. Пока пыталась разглядеть, преподобный положил руку мне на плечо и указал на угол какого-то здания. Тотчас же я невольно кое-что узнала о нем: в детстве Чарльз Фрейзер совершил какой-то постыдный поступок, и посчитал, что ради искупления вины обязан посвятить себя Богу.

– Вы должны простить себя, – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать.

Священник на мгновение пораженно застыл, потом рассмеялся:

– Вы с Генри прекрасно поладите. Он проработал в «Тринадцати Вязах» больше пятидесяти лет, и обожает рассказывать о призраках и домовых.

– Я тоже обожаю, – пробормотала я, направляясь к дому самым быстрым шагом, на какой была способна, и стараясь не перейти на бег.

Духи позади преподобного тянули ко мне руки, умоляя вернуться и пообщаться с ними.

– Что не так с этим местом? – проворчала я. – Почему души здесь такие неприкаянные? Почему им нет покоя?

Стоило задать себе этот вопрос, и в голове всплыло имя Девлина. Кем бы или чем бы ни являлось это существо, наверняка дело именно в нем. На секунду я представила отца, нашедшего лампу Аладдина. Вот если бы загнать Девлина внутрь и выпускать только в те моменты, когда он мне может понадобиться. Но для чего? На что еще он способен, кроме как делать стены прозрачными?

Размышляя о спокойствии, я осознала, что только что обрела его в двадцати ярдах от белого домика: крошечного, квадратного, с маленькой верандой вдоль фасада. Небольшой дворик был окружен таким же белым деревянным забором, как и кладбище, очевидно, их построил один и тот же человек.

Перед коттеджем располагался палисадник с благоухающими цветами: розами, левкоями, жимолостью, за которыми тщательно ухаживали: я не заметила ни одного сорняка.

На крыльце на покрашенных темно-синей краской качелях сидел старый, очень старый афроамериканец. Ему было, по меньшей мере, лет девяносто, если не все сто. Из-за крайней худобы чистая, хотя и поношенная, одежда висела на нем мешком. Морщинистые руки покоились на трости с набалдашником из слоновой кости, и он смотрел прямо на меня. Только не видел, потому что глаза за темными стеклами очков были абсолютно слепыми.

– Вокруг вас сосредоточена какая-то таинственная сила. – У него был очень красивый голос. Если судить только по голосу, можно было подумать, что мужчине около тридцати и он полон здоровья, но я-то знала, что этот незрячий старик проживет не больше двух лет. И что его будет не хватать очень многим людям.

Аура у него была красивейшего лазурного цвета, подобного которому я раньше не встречала, и простиралась вокруг тела почти на метр. Никогда такого не видела. Больше всего на свете мне хотелось сесть рядом, чтобы моя собственная пурпурно-синяя аура перемешалась с его.

– Как вас зовут? – спросил он, когда я приблизилась.

– Дарси Никодемус, – ответила я.

– Я не ждал сегодня никого с фамилией Никодемус.

Я не смогла сдержать смешок:

– Тогда называйте меня просто Дарси. Можно я присяду рядом, мистер?..

– Просто Генри. Я не признаю фамилию белого хозяина, так что просто Генри.

– Хорошо, Просто Генри, можно мне сесть рядом с вами?

Он тихонько рассмеялся, когда я опустилась на его качели. Не дотрагиваясь до старика, я оказалась достаточно близко к его ауре, чтобы почувствовать ее.