Когда Мэгги вошла в гостиную на Саут-стрит, Конни с облечением сказала:

– Слава Богу! Звонил Барт. Приедет вечером. С адресом. А ты где была?

– Навещала старого друга. Теперь хочу повидать еще одного.

– Но ты разве не слышала? Барт возвращается! Ты с утра на стенку лезла из-за того, что его нет, а теперь, когда он на пути сюда, собираешься уезжать. В чем дело?

– Мне надо кое с кем повидаться, прежде чем я встречусь с Бартом.

– Но, насколько я знаю, он как раз выслеживал персону, которую ты хотела видеть?

– Объясню потом.

– И когда же?

– Пока не знаю. Но завтра вечером у меня спектакль, так что долго ждать не заставлю. Я позвоню тебе.

– Надеюсь.

Мэгги попросила Конни вызвать такси и через двадцать минут уехала.

В половине пятого поезд, на котором ехала Мэгги, прибыл в Лидс. Такси дожидалось ее возле вокзала. У входа в здание она купила охапку цветов и села в машину, велев ехать в Йетли.

Со времени похорон Мэгги помнила, что могила Грейс Кендал и ее родителей находилась в старой части кладбища, у стены, под черным гранитом, на котором были выгравированы имена всех троих. Грейс Амелия Кендал. 1922–1982. Внизу было написано: «Их соединила смерть».

Как хорошо верить в такие вещи, подумала Мэгги. Многие считают смерть началом новой, настоящей жизни. Но я уверена, что наша земная жизнь – единственная и последняя, и все, что мы успеем в ней, с нами и пребудет, и никакой другой жизни в обмен на добродетельное поведение не последует.

Цветы Мэгги положила прямо на могильный камень. Она купила несколько букетов роз, гвоздик, ирисов, маргариток, тюльпанов, и их пестрота торжествовала над чернотой могильной плиты. В школе мисс Кендал всегда ставила цветы в вазочку на столе. Ее любимыми цветами были фрезии, но сейчас для них был не сезон.

Отступив на шаг назад, Мэгги чуть не упала, наткнувшись на старика, который стоял позади нее.

– Простите, я не видела вас.

– Да-да, вы задумались. – Он кивнул на могилу. – Вы, наверное, были ее ученицей?

Старик говорил с местным акцентом. Она вспомнила свое детство. Когда-то и она так говорила.

– Да.

– Хорошая она была, Грейс Кендал. Двух моих дочек учила.

Старик был очень почтенного возраста, почти такой же старый, как деревья над могилами, и такой же согнутый. Он был похож на садового гнома, побитого жизнью и утратившего свою яркость. Он тяжело опирался на резную палку. Выцветшие голубые глаза, огромные и круглые, как у совы, за толстыми стеклами очков, с добрым любопытством смотрели из-под козырька на Мэгги.

– Нечасто доводится видеть людей возле этой могилы, – сказал он. – Некому особо приходить – кто разъехался, а кто сам тут покоится неподалеку. – Он откашлялся. – Я пришел на женину могилу, но как прихожу сюда, обязательно заглядываю и на могилу Кендалов. И к другим захожу, кого знал. Да, Грейси Кендал была такой учительницей, каких теперь не встретишь. Настоящая. Да нынче и не уважают учителей-то – они ничем от других не отличаются. Их и от учеников не отличишь. Длинные волосы, джинсы. И школы все одинаковые. «Общедоступные»! Никакой дисциплины.