Здесь было столько народу, что я не сразу отыскал Фредди, но потом, обойдя стол с горячими закусками, я попал в царство коктейль-столиков слева и сверкающего бара справа, в конце которого увидел его.

Мне следовало бы знать заранее, что меня ожидает. Фредди полностью отключился от бедлама вокруг него, наклонился вперед и разговаривал с женщиной, которая сидела в самом конце бара. Я ее почти не видел, в глаза бросилась лишь шапка густых волос, поднятых на голове в высокой прическе. Но раз Фредди был так увлечен разговором, значит она была недурна.

Подойдя к ним поближе, я заметил, что по стойке стучит серебряным долларом какой-то молодой человек, пытаясь добиться от Фредди чего-то выпить. Но Фредди ни на кого не обращал внимания.

Он что-то сказал девушке, она рассмеялась, откинув назад голову. Рассмеялась весело, от души, без всякого жеманства. Я добрался до самого конца стойки, остановился в каком-то футе от девушки, между ее табуретом и соседним, тоже занятым. Фредди улыбался, демонстрируя свои крепкие белые зубы. Он по натуре был веселым, жизнерадостным парнем. И чертовски привлекательным.

Я продолжал стоять, не обращая внимания на девушку, но тут она вынула сигарету изо рта, высунула кончик языка и сняла с него табачную крошку красным ногтем длинного пальца. В этот момент она скосила глаза в мою сторону, губы ее изогнулись, в глазах мелькнуло подобие улыбки.

Я был убит наповал.

Она была настоящая красавица. Это было общее впечатление, я не рассмотрел деталей. Смотрел и не мог отвести от нее глаз. Волосы у нее были красновато-рыжие, бархатистые карие глаза, молочно-белая кожа, подвижные полные губы... Но самым поразительным было ее тело.

Она была женщиной — и этим все сказано. Одета она была в черную юбку и свободный жакет цвета красного вина, перехваченный золотым пояском. Стоячий воротничок жакета закрывал сзади шею, а спереди образовывая как бы два крыла с заостренными углами. Спереди, до самого пояса, жакет не имел застежки, он расходился при каждом повороте ее головы, и казалось, полные груди вот-вот выглянут наружу и посмотрят на белый свет.

Я мог бы поспорить, что под жакетом у нее ничего не было, потому что, когда она потянулась в сторону, чтобы погасить окурок своей сигареты, я ясно видел в красном отсвете ткани округлость розовато-кремовой плоти, увенчанной более темными кружками.

Я вел себя грубо, отнюдь не как благовоспитанный джентльмен, но единственным оправданием служит то, что я даже не сознавал этого: просто стоял с одурелым лицом, как будто только сейчас до меня дошло, что на свете есть разные женщины. Стоял и смотрел, стоял и смотрел...

Казалось, она ничего не имеет против, но наконец все же повернулась ко мне и сказала мягким, но каким-то ломким голосом, который мог бы показаться вульгарным у любой другой особы, но очень гармонировал с внешностью этой.

— Проклятие, мистер! Вы заставляете меня нервничать!

Видимо это было несерьезно, потому что глаза и губы ее продолжали улыбаться. Это была просто фраза, словесная игра, и я произнес:

— Хэлло, вы просто потрясающая!

Если мне суждено быть убитым в этой поездке, то в душе я молился, чтобы с этим подождать хотя бы до завтрашнего дня, потому что эта женщина не должна была ускользнуть от меня.

Я совершенно позабыл о Фредди, но тут он завопил:

— Шелл! Это ты, старый сатир! Когда же ты вошел?

Я подмигнул ему, но продолжал смотреть на девушку: меня интересовало, какое впечатление произведет на нее слово “сатир”.