– Да, – выговорила Марина. – Я тебя вижу. Извини.

– Что случилось? Что ты там прочитала?

– Данила… Прости, я не могу. Вот так, при всех не могу сказать…

– Мы разве «все», сестренка?! – возмутился Момент. – Ты с нами уже столько прошла, давай колись!

– Заткнись уже! – шикнул на него Астрахан. – Марина, мы с тобой отойдем в сторону, тогда ты все расскажешь? Если не можешь при других.

Она запрокинула голову, вцепилась в волосы, глубоко вдохнула.

– Нет, я скажу, хорошо. Сейчас. В общем… Я не ученый. Мне не двадцать пять лет. Мне восемнадцать.

– Кто б сомневался, – хмыкнул Момент и получил от Данилы удар кулаком в плечо. – Да ладно, ладно, молчу.

Марина продолжала:

– Я единственная, кто выжил в Глуби. Когда возник Сектор, мы с родителями были на острове Могилевский. В тот самый день, час, понимаете? Родители погибли, а я нет. Жила потом в этом НИИ. И знала, куда Лев Иванович спрятал дневник наблюдений. Он при мне его прятал, когда НИИ эвакуировали. Потом меня исследовали и ставили опыты…

* * *

Когда Марина закончила рассказ, все молчали. «А я с ней спал, – некстати вспомнил Данила, – блин, я ж с ней спал. А она хоть и не хамелеон, но непонятно, человек ли. Значит, ее исследовали? Ребенка несколько лет продержали в лаборатории? А потом, когда связь с Сектором порвалась, у нее отшибло память… Почему? Какими связями они были соединены? И почему теперь Марина решила, что она – ученый, кто ей такое внушил?»

– Мариночка, – Доцент часто моргал под стеклами очков, – а вы не помните, этот профессор, Астрахан, насколько я понимаю, отец нашего дорогого Данилы Тарасовича, куда он вас отвел тогда? Почему вдруг вы решили, что были ученой? И возраст, почему решили, что другой?..

– Не знаю. Не помню.

– Это очень похоже на гипноз, по крайней мере, на мой несколько дилетантский взгляд. Хотя я, знаете, интересовался различными техниками гипноза, так как его используют шаманы различных народностей… Очень похоже: у вас была программа, которой вы подчинялись, но теперь, под влиянием Глуби, она слетела. Кстати, господа, вы чувствуете это? Глубь?

– Чувствуем, чувак. Она, погань такая, прямо в голову торкает. Возле нее люди с ума сходят, как те «солдаты веры» с батюшкой долбанутым в главной роли. Они и раньше были психические, а тут совсем съехали. Лучше сюда не ходить, я, бро, это давно понял.

– Тут, – Доцент снова уткнулся в тетрадку, – есть еще записи, сделанные тем же ученым, но не касающиеся уважаемой Марины. Они относятся к влиянию биотина на живые организмы. Вы замечали, господа, что обычные звери, родившиеся в Секторе или под влиянием Сектора, отличаются от своих собратьев из-за Барьера?

– Замечали, бро, еще как! У меня сука недавно в Сектор сбежала, не знаю, как пролезла, но нагуляла щенков. Родились чупакабры вылитые. Ну, почти.

Данила вспомнил Эльзиных отродий, и его передернуло.

– Третье поколение, – забормотал Прянин, сверяясь с дневником, – еще хуже получается. Хамелеоны – не хамелеоны, но формы жизни совершенно другие… Мутации? Но ведь Глубь не излучает, по крайней мере мы не располагаем техническими средствами, способными замерить излучение…

– Погоди, Доцент. – Кондрат нахмурился. – Влияние Сектора, говоришь? Но биотин ведь из Сектора, то есть из желез, то есть, блин, из хамелеонов, а те – из Сектора! И его все жрут, кто побогаче.