|
У него была серебряная, цвета паутины, шевелюра, морщинистое лицо и толстые, с широкими стеклами линзы, которые будто превращали серые глаза в объективы камер. Лилли пристально смотрела на старика, трясущего руками так, словно он сдавался. Все это заняло не больше минуты. За этот промежуток времени Лилли не сдвинулась со своей позиции в арке бокового зала, стоя на одном колене с поднятой наготове штурмовой винтовкой, с прицелом, прижатым к глазу, и достаточным количеством патронов в магазине, чтобы заставить всех ублюдков, которые здесь находились, пожалеть о том, что они вошли в вестибюль. Но прежде чем старик смог сказать что-то еще – фактически, прежде чем кто-то еще в зале ожидания смог сменить позицию, сказать что-то или даже просто двинуться, – Лилли приняла моментальное решение. Оно сверкнуло в ее мозгу, полностью сформированное и сияющее решительностью. Она поняла, что старик, должно быть, лидер этой банды клоунов, и из того, каким образом он говорил с Брайсом, стало очевидно, что он имеет некоторую власть, скрытую за складками и пятнами этого потускневшего белого лабораторного халата, накинутого на изможденные, сутулые плечи.
Все это заставило Лилли встать на ноги. Прежде чем старик успел обронить хоть слово, почти одновременно произошли две вещи. Первая – Лилли прыжком преодолела промежуток, разделявший ее и старика – расстояние в десять футов, а то и меньше, – в то же время одним резким, текучим движением выпустила винтовку и выхватила двенадцатидюймовый тактический нож из-за голенища сапога. Вторая – Брайс крутанулся в ее сторону с поднятым стволом «триста пятьдесят седьмого» и даже начал вдавливать спусковой крючок, когда старик в лабораторном халате крикнул дребезжащим голосом, затормозив дальнейшее развитие событий: – БРАЙС, НЕТ! НЕ СТРЕЛЯЙ! ПОПРИДЕРЖИ ОРУЖИЕ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СТРЕЛЯЙ! Лилли прижала зазубренную кромку шлифованного черного ножа к обвисшей, похожей на индюшью, шее старика. Время замерло в тусклом желтом свете бесхозной зоны регистрации. Долгое время никто ничего не говорил – тишина, казалось, сочилась из невидимого крана в этом мрачном месте с изрешеченным пулями пунктом первой помощи и клоками бумаги, покрывающими ковер, словно тополиный пух. Казалось, в этих бумажных клочках остались обрывки счастливых деньков, осколки счастливых моментов, отпечатавшиеся в разорванных формулярах. Мертвец лежал посреди кучи мусора, пропитанного его собственной кровью. Дети тихонько хныкали. Томми держал пистолет-пулемет поднятым, наведенным на Брайса, в любой момент готовый стрелять. Но Брайсу, кажется, было плевать, что парень готов убивать. В данный момент старший сержант главным образом был занят тем, что направлял гигантский блестящий револьвер в голову Лилли. Верхняя половина его туловища была сжата пружиной, готовой выстрелить. Лилли чувствовала ствол «триста пятьдесят седьмого», нацеленный прямо в точку на пару дюймов выше виска, и ощущала дрожь старика в своих руках. Она слышала его слабое сердцебиение – на самом деле, она могла даже нащупать слабый пульс тыльной стороной большого пальца, держа нож у его яремной вены. Она различала его запах – затхлый «Олд спайс», зловонное дыхание, запах тела и еще что-то непонятное, вроде спиртовой растирки или аммиака, – а еще осознавала, в каком направлении крутятся шестеренки в его голове. Что теперь? Каким образом мы разовьем этот интересный поворот событий? – Да ты издеваешься надо мной, – произнесла наконец Лилли, нарушая повисшую тишину. Голос ее сочился презрением. Она узнала одного из мужчин, прячущихся за углом медпункта, и попыталась осознать увиденное. – Ты, жалкий лицемер… у тебя нет совести. Человек, к которому это относилось – высокий, худой зануда в фетровой шляпе, – медленно вставал с поднятыми руками, будто готовился сдаться. |
