– Я слушаю. – Лилли глянула поверх зоны регистрации, на стайку захваченных детей, в глазах которых застыл ужас. Томми со своим пистолетом-пулеметом «HK» стоял перед ними, словно королевский страж, его жесткий подбородок был выпячен вперед в фирменной манере Дюпре, его взгляд был прикован к блестящему серебристому револьверу Брайса.

– Поверьте, я понимаю вашу позицию, правда, – Брайс обращался к ней, словно услужливый посол. – Но горькая правда заключается в том, что если вы как-то навредите этому человеку, мы будем вынуждены продолжить перестрелку и перебьем всех и каждого. Это крайне нежелательно и печально, думаю, вы согласитесь, особенно когда в такое вовлечены дети. Дело в том, что это все – суровые обстоятельства, в которых мы находимся, и их возможные последствия, – я не уверен, что вам хотелось бы попадать в ситуацию, в которой вы будете действовать, как собирались…

Голос Томми пронзил воздух.

– ВЫСТРЕЛИШЬ В НЕЕ – И Я ОБЕЩАЮ, Я ИЗРЕШЕЧУ ТЕБЯ И ТВОИХ СРАНЫХ…

– Томми! – Лилли не дрогнула, не шелохнулась, ни на йоту не сдвинула взгляд с дула «магнума». – Успокойся! Сейчас никто ни в кого стрелять не будет! Мы просто общаемся. Да, ребят? Просто болтаем. Верно? Ничего особенного.

– Совершенно верно, Лилли, – пробормотал старик. – И, если можно, я бы хотел предложить одну, возможно, интересную для болтовни тему.

Лилли, продолжая держать нож прижатым к его глотке, велела старику продолжать.

– Добрая женщина, я не думаю, что вы полностью осознаете всю важность того, что мы здесь в этом учреждении делаем, таким образом, в интересах целесообразности, а также во избежание будущих кровопролитий, позвольте мне осветить…

– Простите, – Лилли обрывает его, нож недвижим, словно меловой росчерк на артерии старика. – Что бы это ни было, это не оправдывает массовые убийства, похищения детей и еще бог весть что.

– Я могу понять ваше отвращение к нашим методам обеспечения подопытными…

– Обеспечение подопытными? Серьезно? Вот как теперь это называется?

– Мадам, это называется работой над вакциной, которая спасет человечество.

Лилли оставалась спокойной и сначала не говорила ничего, осознавая сказанное доктором.

С тем же успехом старик мог бы сказать: «Мы клонируем жирафов и превращаем их в трубкозубов». В течение долгого мгновения Лилли не могла дать ход мысли о вакцине против эпидемии. Она сначала подумала, что ослышалась. Он что, сказал «вакциной»? Может, «бензином»? Но затем она поняла, что вся приемная замерла и затихла, испуганная простыми словами, произнесенными с такой обыденной уверенностью.

– Вы говорите о вакцине против эпидемии, – наконец-то произнесла она почти шепотом, высота и тембр ее голоса понизились на октаву, – против эпидемии ходячих.

– Именно об этом я и говорю, – старик говорил мягким, скрипучим, будто наждак, голосом – будто дедушка мягко рассказывал внуку о прискорбной необходимости топить котят. – На сегодняшний день, в наше время, люди вряд ли вызовутся добровольцами для клинических испытаний. Досадно, но мы не можем позволить этому человеческому фактору – вполне понятному, но все же – встать на пути нашего неминуемого прорыва. Если нам не удается убедить подопытных прийти по доброй воле – то мы будем отбирать их любыми доступными средствами. Прискорбная цена прогресса.

Лилли почувствовала, как ее внутренности стали холодными и липкими, будто слизняк прополз через желудок.

– Почему дети?

Старик глубоко вздохнул.

– Чем моложе подопытный, тем чище его белые кровяные тельца.