Или будет арестован в самое ближайшее время. Надо идти во дворец Пилата. Не зря же возникло у Гарда ощущение, что с Понтием Пилатом они еще увидятся и у них произойдет важный разговор?
Потом во дворце есть Александр, он поможет...
Черт, комиссар забыл про проклятье... К Александру страшно обращаться, вдруг он — тоже...
Или это все-таки случайные совпадения? Только очень уж их много. Как же так получилось, что комиссар стал человеком, сеющим смерть?
Все. Хватит. Бестолковые, пустые мысли. Надо идти в вечный город Иерусалим и искать там дворец Пилата.
Надо подчиниться жизни. Стать травинкой, плывущей по ручью. Жизнь мудрее нас. Что сами не решим, она подскажет.
Комиссар поднялся.
Ну и где тут у вас Иерусалим? Куда идти?
Куда-нибудь. И у первого встречного спросить:
— Где тут у вас Иерусалим?
Город большой, знаменитый. Подскажут.
Появилась цель, появился смысл, настроение сразу улучшилось.
Правда, мысли об Элеоноре... Ее глаза... Волосы...
Не думать. Не думать. Не думать.
Шагать. Шагать. Шагать.
Однако Гард успел сделать лишь два шага, как раздался щелчок, и что-то ударило его по ноге.
Особой боли Гард не почувствовал, но понял, что дальше двигаться не может: он попал в капкан.
Капкан маленький, самодельный. Две деревяшки, привязанные к дереву, держали его ногу.
Вырваться из такого капкана было нетрудно. Комиссар нагнулся, чтобы освободить ноги из плена.
И тут же сверху на него упала сеть.
Мгновение — и концы сети оказались связанными у пояса.
Руки оказались в плену сети, ноги — в плену капкана.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Сеть давала возможность распрямиться.
Комиссар огляделся и заметил маленького, похожего на гнома человека, с взлохмаченной седой головой и безумным взглядом.
— Ха-ха! — закричал человечек. — Попался! Думаешь, мне не скучно тут? Мне скучно тут. Кто ко мне придет? Никто ко мне не придет. Как я гостя найду? Поймаю! Домой отведу.
— Ты кто такой? — спросил Гард, пытаясь одновременно освободить руки.
— Кто я такой?
Человечку явно нравилось самому себя спрашивать и самому себе отвечать.
Уже потом комиссар понял, что это был признак одиночества: человек привык разговаривать с самим собой, потому что больше поговорить ему было не с кем.
— Я — человек, — ответил сам себе седой гном и тут же спросил Гарда: — А ты кто такой?
— Гершен, — ответил Гард, постепенно понимая, что сетка весьма прочная и выпутаться из нее не удастся.
Человечек расхохотался:
— Ты — Гершен, а я — человек. Смешно, правда? А в тебе что главное: что ты — человек, или что ты — Гершен? Что? Что? — щебетал человечек.
Чего Гарду сейчас совсем не хотелось, так это вступать в философские разговоры. Поэтому он решил промолчать.
Человечек, впрочем, и не ждал ответа. Он продолжал щебетать:
— В гости ко мне пойдешь? Пойдешь. Я тебя покормлю, я тебе погадаю. На зернах тебе кто-нибудь гадал? Никто тебе на зернах не гадал. Я погадаю. Покормлю — погадаю. Погадаю-покормлю.
«А что? — подумал Гард. — Ну, предположим, я сейчас убегу. И — куда? Этот гномик вроде не агрессивный. Сумасшедший, правда: гостей таким странным образом отлавливает. А кто в этой стране нормальный? Нет, надо пойти к нему. Поесть. А потом он объяснит мне, где Иерусалим».
— Ты знаешь, где находится Иерусалим? — спросил Гард.
— Все знают, где находится Иерусалим, — мгновенно ответил человечек.
— А ты что, всех гостей к себе капканами и сетью завлекаешь?
— Если б я тебя встретил на дороге и в гости позвал, ты бы пошел? Не пошел. |