— Я знаю, что думает мадемуазель, — произнес Антуан, меланхолично скривив рот. — Она думает: «Voila»! Это жиголо! Он не мужчина, он кукла, набитая опилками. Он куплен, он продан, и иногда он непривлекателен. Тогда английский мужчина говорит: «Хорошо, а что вы ожидали? Этот малый ведёт себя отвратительно: живёт на средства глупых женщин, и не играет в крикет». Иногда это очень неприятно, но он должен жить. Que voulez-vous? Се n'est pas rigolo que d'etre gigolo.

Гарриэт покраснела.

— Я так не думала, — произнесла она.

— Конечно, вы так подумали, мадемуазель, и это естественно.

— Антуан не играет в крикет, — вставила Дорис благожелательно, — но он играет в теннис и отлично плавает.

— Для меня вопрос не в этом, — сказал Антуан. — И честно, я не могу понять этого дела с перерезанным горлом. В нем нет смысла. Зачем Алексису понадобилось уходить так далеко? Он никогда не гулял, он находил прогулки для себя утомительными. Если он решил покончить с собой, он сделал бы это дома.

— И принял бы какое-нибудь снотворное, — сказала Дорис, кивнув золотистой головкой. — Я знаю это, потому что как-то он мне его показывал, когда у него был один из его приступов черной меланхолии. «Это — мой путь ухода из этого скверного мира», — сказал он, и потом много говорил о поэзии. Я сказала ему, чтобы он не делал глупостей, и, конечно, через полчаса он оправился от этого. Он был таким. Но перерезать себе горло бритвой — нет!

— Все ужасно интересно, — проговорила Гарриэт. — Кстати, — продолжила она, вспомнив свой разговор с Уимси, — у него не было какого-нибудь кожного заболевания? Я имею в виду то, что он всегда должен был носить перчатки или что-нибудь в этом роде?

— О нет, — ответил Антуан. — Танцовщик не может иметь испорченную кожу. Такого совсем не должно быть. У Алексиса были очень изящные руки. Он всегда гордился ими.

— Он говорил, что у него чрезвычайно чувствительная кожа, поэтому он не брился, — вставила Дорис.

— О да! Могу вам рассказать об этом, — снова заговорил Антуан. — Когда, примерно год назад, Алексис приехал сюда, он попросил работу. Мистер Грили сказал мне: «Посмотри его танец». Это потому, мадемуазель, что другой танцор покинул нас, все произошло внезапно, comme са, без надлежащего оповещения. Я посмотрел его танец и сказал мистеру Грили: «Это великолепно». Менеджер решил: «Отлично. Я возьму его на короткий испытательный срок, но мне не нужна борода. Леди такое не понравится. Это неслыханно, танцовщик с бородой!» Алексис сказал: «Но если я сбрею бороду, то буду выходить на сцену, застегнув все пуговицы».

— Прыщи, — предположила Гарриэт.

— Да, pardon, прыщи. Итак, танцовщик с прыщами, это, как вы понимаете, тоже неслыханно. «Хорошо, — сказал менеджер, — короткое время вы можете ходить с бородой, пока вы нас устраиваете, но если вы хотите остаться, вам придется с ней расстаться». Прекрасно, Алексис выходит и танцует, и леди наслаждаются. Борода — это настолько изысканно, так романтично, так необычно. Они проезжают огромное расстояние, на поезде, чтобы потанцевать с бородатым. Мистер Грили говорит: «Это хорошо. Я ошибался. Вы остаетесь и борода остается тоже. Боже мой! Что еще взбредет в голову этим леди? Может быть, длинные бакенбарды? Антуан, — обращается он ко мне, — отрасти длинные бакенбарды и, вероятно, ты сделаешь большие успехи?» Но я — нет! Бог не дал мне столько волос, чтобы отрастить бакенбарды.