– Тю-ю-ю… Вы глядите, як он смотрит… Прямо пионэр против буржуазии. Лев Егорыч спрашивает, шо у тебя с памятью, капитан? – Отвлёкся от созерцания чемодана Гольдман.

И вот эта тема была скользкая. В отличие от Сироты и Миши, даже приблизительно не догадывавшихся, что перед ними сидит капитан Волков, который, как бы, вообще не Волков, я знал, что именно с моей памятью. А еще я знал, правду говорить нельзя ни в коем случае. В нее никто не поверит. Как минимум, запишут в психи, как максимум, в диверсанты. Особенно, на фоне случившегося.

– Ладно… Хотите честно? Хорошо. Я не помню, что со мной. Это произошло на вокзале. Вернее… Думаю, что на вокзале. Меня кто-то ударил по голове. Сильно. Я, наверное, отключился. Когда пришёл в себя, ни черта не мог сообразить, где и почему оказался. Знаю, что зовут меня Денис Сергеевич Волков, что воевал, что фашистов бил… А вот зачем приехал в город – чистый лист. Ну потом появился Лиходеев. Сказал, будто мы с ним вместе из Москвы добирались. Про уголовный розыск и майора Сироту тоже от него узнал. Я решил никому ничего не рассказывать. Подумал, мало ли… Вдруг отпустит. Контузии были ведь, ничего, выкарабкался. Тем более, смысл моего приезда – разобраться с бандитами и фашисткими недобитками. Так какая разница, помню я что-то или нет? Можно и без памяти мочить гадов.

Чисто на мой взгляд версия была вполне рабочая. Насчёт контузии я, конечно, ляпнул наугад, но с другой стороны, мне кажется за годы войны почти у каждого там случалась контузия. Вряд ли промахнулся.

По большому счету, из той сцены, которая развернулась в рыбацком сарае после появления Гольдмана, я сделал очень важный вывод. Есть надежда, что Волков вовсе не предатель. Или о том, что он им был, не знает никто. Кроме Яши Ювелира. И то не факт. Потому что поведение Маруси, высказывания Лиходеева и слова Миши вообще никак не укладывались в рамки той картины, которую я рисовал в своем воображении до этого. Вот моя картина выглядела хреново.

В любом случае, в данную минуту нужно выяснить, как протекала история с точки зрения Сироты. Узнать все факты, которые известны майору. А потом уже буду соображать дальше.

– Хорошо. – Кивнул Лев Егорыч. – Где-то так я и думал.

– Тю-ю-ю… Та шо ты думал, Лёва. – Взмахнул руками Гольдман, – Это ж я тебе сразу сказал, посмотри на капитана, он шо-то явно не в себе. Я вида́л тетю Гоши Рябого. У той була́ ента… Помутнение рассудка. Так я тебе скажу – точь-в-точь наш капитан.

– Очень рад, что вас, товарищ Гольдман, веселит сравнение меня с какой-то сумасшедшей тёткой, но хотелось бы все же перейти к сути. – Высказался я суровым голосом, не менее сурово глядя на Мишу. Главное сейчас – достоверно играть свою роль.

– Да ладно, капитан, не кипишуй. – Усмехнулся Сирота. – А ты, Миша, замолкни. Дай поговорить с человеком. Все же он нам здорово помог.

Майор подхватил кружку, в которой на тумбочке заваривался чай, подошёл к своему столу, осторожно сдвинул чемодан в сторону и уселся на стул. На меня он смотрел… Не знаю даже, как объяснить. Доброжелательно, что ли. Впервые за все время.

– Ну слушай, капитан. За гражданку Рубинштейн, которая нынче Лопатина, ты ужо знаешь.

– Ну да. – Кивнул я, невольно при этом вспоминая Марусю, которая с бледными, сжатыми губами осталась лежать в том сарае, где по ее же задумке, должен был лежать я.

Когда прозвучал выстрел, мне показалось, что Мише конец. Он стоял перед Лиходеевым, словно самая распрекрасная, самая удобная мишень. Поэтому, в первые секунды я испытал сильное удивление, наблюдая, как Гольдман спокойно продолжает щелкать семечки. Мне даже показалось, будто время остановилось и я вижу просто замерший кадр.