Затем наступил тот день. Мы сидели в саду, я пересказывал ему только что прочитанную историю.

– Про рыцаря, который не знает, признаться или умереть. Ты рассказывал.

Очевидно, я забыл, что уже упоминал о ней.

– Да.

– Ну и что, признается он или нет?

– Лучше признаться, ответила она. Но она держится настороженно, предчувствуя подвох.

– Так он признался?

– Нет, уклонился.

– Ожидаемо.

Час был ранний, в тот день никому из нас не хотелось работать.

– Слушай, мне нужно забрать кое-что в городе.

Кое-что всегда означало последние страницы от переводчицы.

– Я съезжу, если хочешь.

Он помолчал какое-то мгновение.

– Нет, поехали вместе.

– Сейчас? – Что означало, Правда?

– А что, у тебя есть дела поважнее?

– Нет.

– Ну так поехали.

Он положил несколько страниц в свой потрепанный зеленый рюкзак и перекинул его через плечо.

С нашей прошлой поездки в Б. он никогда больше не звал меня с собой.

Я отложил авторучку, закрыл нотную тетрадь, поставил поверх нее недопитый стакан лимонада и был готов ехать.

Путь к площадке для велосипедов лежал мимо гаража.

Манфреди, муж Мафальды, как обычно спорил с Анкизе, на этот раз выговаривая ему за чрезмерный полив помидоров, что было недопустимо, так как вызывало их ускоренный рост.

– Они будут водянистыми, – поучал он.

– Слушай, я занимаюсь помидорами, ты водишь машину, и все счастливы.

– Ты не понимаешь. В мое время место посадки помидоров периодически меняли с одного на другое, – не успокаивался он, – а рядом сажали базилик. Но вам, бывшим воякам, конечно же, лучше знать.

– Ты прав, – спокойно отвечал Анкизе.

– Конечно, я прав. Неудивительно, что тебя комиссовали из армии.

– Ты прав. Меня комиссовали из армии.

Они поздоровались с нами. Садовник подкатил Оливеру его велосипед.

– Я починил рулевой механизм вчера вечером, пришлось повозиться. И еще подкачал колеса.

Этого Манфреди уже не смог стерпеть.

– С этой минуты я чиню велосипеды, ты растишь помидоры, – заявил оскорбленный водитель.

Анкизе иронически усмехнулся. Оливер улыбнулся в ответ.

Как только мы достигли кипарисовой аллеи, которая вела к главной дороге в город, я спросил Оливера:

– Он тебя не пугает?

– Кто?

– Анкизе.

– Нет, с чего бы? На днях, возвращаясь домой, я упал и здорово поранился. Анкизе настоял на том, чтобы приложить какое-то снадобье. Кроме того, он починил мой велосипед.

Держа руль одной рукой, он приподнял рубашку и показал большую ссадину и синяк на левом бедре.

– И все же меня он пугает, – сказал я, повторяя тетины слова.

– Просто заблудшая душа и все.

Мне хотелось трогать, лелеять, боготворить эту ссадину.

Пока мы ехали, я заметил, что Оливер не торопится. Он не мчался, как обычно, не прибавлял скорость, не устремлялся в подъем в свойственной ему атлетической манере. Казалось, он не спешил возвращаться ни к работе, ни к друзьям на пляже, ни, если уж на то пошло, избавиться от меня. Похоже, у него не имелось никаких планов. Это было мое мгновение в раю, и я знал, несмотря на свою наивность, что оно не продлится долго, и следует насладиться им, пока оно мне дано, вместо того, чтобы портить все своим глупым намерением упрочить нашу дружбу или перевести ее в другую плоскость.