Возможно, он никогда не делал этого ни с кем, и я подвернулся в нужный момент.
Он взял рукопись, солнцезащитные очки, и мы вышли из номера. Словно два оголенных провода. Мы спустились на лифте. На лицах – широкие улыбки, расточаемые окружающим. Гостиничному персоналу. Уличному торговцу цветами. Девушке в газетном киоске.
Улыбайся, и мир улыбнется в ответ.
– Оливер, я счастлив.
Он недоверчиво взглянул на меня.
– Ты возбужден.
– Нет, счастлив.
По пути мы увидели живую статую Данте в красном плаще, с массивным орлиным носом и выражением крайней степени презрения на лице. Красное одеяние, красный колпак и очки в толстой роговой оправе придавали его и без того строгому лицу аскетичный вид сурового исповедника. Толпа окружила великого поэта, застывшего на мостовой. Он стоял гордо выпрямившись, демонстративно скрестив руки на груди, как будто поджидал Вергилия или опаздывающий автобус. Как только какой-нибудь турист бросал монету в полую антикварную книгу, он принимал облик влюбленного Данте, только что подглядевшего Беатриче, гуляющую по Понте-Веккьо, и по-змеиному вытягивая шею, произносил на выдохе, словно плюющийся огнем уличный артист:
Как это верно, подумал я. Оливер, вот бы мы с тобой и теми, кто нам дорог, смогли жить вечно под одной крышей…
Произнеся вполголоса эти строки, он вновь медленно принял свою вычурную, презрительную позу, пока другой турист не бросил ему монету.
Тот же презрительный взгляд. Тот же изгиб рта. Толпа стала расходиться. Никто, кажется, не узнал отрывок из пятнадцатой песни «Ада», в которой Данте встречает своего старого наставника Брунетто Латини. Двое американцев, сподобившихся наконец выудить из рюкзаков деньги, бросили Данте горсть мелких монет. Тот же недовольный, сердитый взор:
Оливер не мог понять, почему все подняли на смех незадачливых туристов. Потому что это строчки из римской застольной песни, смешной только для посвященных.
Я сказал, что знаю короткий путь до книжного магазина. Его больше устраивает длинный. Может, прогуляемся, зачем спешить? – сказал он. Но мой вариант лучше. Оливер настаивал на своем и, казалось, начал терять терпение.
– Я чего-то не знаю? – наконец спросил я, давая ему возможность высказать то, что его беспокоит. Его что-то не устраивало? Что-то, связанное с издателем? С кем-то еще? Возможно, дело в моем присутствии? Я прекрасно сам могу о себе позаботиться, если ты предпочитаешь идти один. Я вдруг догадался, что его тревожит. Я буду профессорским сынком, увязавшимся следом.
– Дело вовсе не в этом, балда.
– Тогда в чем?
Не останавливаясь, он обвил меня рукой за талию.
– Не хочу, чтобы что-нибудь помешало нам или испортило вечер.
– Ну и кто здесь балда?
Он ответил мне долгим взглядом.
Мы выбрали мой маршрут и перешли с Пьяцца ди Монте-Читорио на Виа дель Корсо. Потом поднялись по Виа Бельсиана.
– Здесь все это и началось, – сказал я.
– Что?
– Это.
– Поэтому ты хотел прийти сюда?
– С тобой.
Я уже рассказывал ему эту историю. Молодой парень на велосипеде, в фартуке, вероятно, помощник бакалейщика или посыльный, три года назад проехал мимо меня по узкому тротуару, глядя мне в глаза, в то время как я смотрел в ответ, без улыбки, просто провожая его озадаченным взглядом. А потом я сделал то, что сделал бы любой в такой ситуации. Выждав несколько секунд, я обернулся. Он тоже. У нас в семье не было принято заговаривать с незнакомцами. Он же, видимо, привык к этому. Развернув велосипед, он снова поравнялся со мной. Несколькими фразами завязал непринужденную беседу. Как легко у него это получалось. Вопросы, вопросы, вопросы – просто чтобы что-то говорить – я же едва успевал набрать воздуха в грудь, чтобы пробормотать «да» или «нет». |