Прочитав кипу новомодных книг с рекомендациями, Селия решила сама кормить сына грудью, но он постоянно капризничал, а попытки засунуть болезненно ноющий сосок в его неблагодарный рот показались ей столь неприятными, что спустя два дня она с огромным облегчением передала ребенка кормилице. По крайней мере, теперь она могла немного выспаться.

— Очень разумно, — заметила леди Бекенхем, — так и принято. Грудью, как правило, кормят те, кто снимает жилье.

Но если для Селии Джайлз был своего рода разочарованием, то для отца он стал настоящей радостью. Оливер готов был целыми часами носить его на руках, баюкать на коленях, разглядывать его личико, пытаясь отыскать в нем фамильные черты, и даже, к ужасу кормилицы, иногда поил его из соски.

Рождение Джайлза положило конец войне между Оливером и леди Бекенхем. По природе она была дамой разговорчивой и не могла молча сидеть с ним за одним обеденным столом, пока Селия оставалась в постели. Более того, Оливеру удалось нащупать тему разговора, позволившую ему попросить у тещи совета. Литтоны планировали выпустить книгу о знаменитых аристократических домах Англии, а поскольку леди Бекенхем лично знала как минимум половину этих домов, то могла дать зятю массу полезной информации.

Из Эшингема ей прислали фотографии охотничьих приемов, на которых она часто бывала и которые давала сама. Оливер рассмотрел их — мужчин в твидовых костюмах, пальто и охотничьих башмаках, женщин в длинных платьях, с огромными шляпами на голове — и понял, что эти снимки — само воплощение духа 1900-х, десятилетия, которое уже стало известно как Эдвардианская эпоха — расточительности и потворства богачей абсолютно всем своим прихотям. В знатных домах, как сказала Оливеру леди Бекенхем, к чаю выходили изысканно одетыми: дамы — в длинных платьях, джентльмены — в черных пиджаках и галстуках.

— К обеду из семи-восьми блюд дамы собирались в вечерних туалетах и, разумеется, с украшениями.

Как-то раз после обеда на Чейни-уок, слегка опьянев от превосходного кларета Оливера, леди Бекенхем объяснила, что такое «диспозиция спален» на домашних приемах.

— Всем должно быть известно, кто с кем рядом размещается. Карточка на двери предназначалась не только для того, чтобы каждый гость знал, где он будет спать, она служила намеком — если вы меня понимаете — еще кому-то, кто нуждался в такой информации.

Оливер вежливо кивнул, а Селия в ужасе замерла, ожидая дальнейших откровений, но они не последовали. Мать вдруг поняла, что сказала лишнее, и отправилась спать.

Признаком ее более теплого отношения к Оливеру стало то, что она вполне серьезно предложила представить его нескольким хозяевам знатных домов. Но называть себя по имени она ему пока не позволяла.

— Не могу вообразить, что кто-то, кроме отца, может назвать маму по имени, — призналась Селия, — а она до сих пор зовет его «мистер Бекенхем». Представляешь?

Однако сама леди Бекенхем постепенно стала обращаться к Оли веру по имени.

«Мне все же кажется, что он довольно странный муж для Селии, — писала леди Бекенхем мужу, — и весьма странный отец: слишком увлечен ребенком, хотя приходится признать, что предан Селии и Джайлзу и искренне старается сделать для них все, что в его силах. У него есть определенные навыки общения, он бывает весьма забавным, но меня беспокоят его политические взгляды. Он питает некоторые симпатии к идее профсоюзов. В этом, я полагаю, сказывается его происхождение, и тут уж ничем не поможешь. Я уверена, что со временем он поймет, что к чему».

Крестины Джайлза в Старой церкви в Челси прошли с некоторой долей той пышности, которой леди Бекенхем не хватало на венчании Селии.