Ее ноги стали слабыми и ватными; все предметы вдруг начинали плыть вокруг нее, и тогда приходилось садиться. Как всегда, когда ей было плохо, она с тоской вспоминала свою маму.
— Барти, быстрее! Ты всех задерживаешь. У тебя что, камень в туфле или что там еще?
— Я просто плохо себя чувствую, — отозвалась Барти.
— Да ну, глупости, — заявила Летти, — ты хорошо выглядишь. Вон какие румяные щеки. Немного свежего воздуха — вот все, что тебе требуется. Мы в последнее время слишком засиделись дома, со всеми этими кашлями и простудами.
Барти знала, что лучше не спорить. Она из последних сил пыталась не отставать от всех, когда они шли по мосту Альберта. Стоя на берегу пруда, пока близнецы кормили уток, Барти чувствовала, что ее легкие готовы разорваться — так было больно.
— Я правда ничего не хочу. Пожалуйста, не заставляйте меня есть.
— Не глупи, Барти. Это очень вкусный цыпленок. Ты счастливая девочка, ты должна быть благодарна за то, что тебе дают цыпленка, а не баланду из хлеба и воды.
Летти очень нравилось то и дело напоминать Барти о ее происхождении. Девочка постепенно научилась хотя бы притворяться, что не обращает на это внимания, но сегодня, больная и разбитая, она не выдержала. Глаза ее наполнились слезами, и цыпленок на тарелке расплылся в бесформенное пятно.
— Я не хочу, — снова сказала она.
— А ну ешь, — повысила голос Летти, — а не то…
— Не надо, Летти, — попросил Джайлз. — Ей не обязательно это есть. Она плохо себя чувствует.
— Она будет есть то, что ей дают Литтоны по своей доброте, — заявила Летти. — Барти, ну-ка доедай все, что на тарелке!
Барти взяла ложку, медленно набила рот и попыталась проглотить. На полпути к желудку цыпленок, казалось, раздулся и страшно затвердел. Барти подавилась, и кусок снова оказался на тарелке.
— Ах ты, маленькая гадючка! — вскрикнула Летти, красная от злости. — Ишь, что вытворяет, нахалка!
— Гадючка, — повторила Адель.
— Нахалка, — повторила Венеция.
Сестры понятия не имели, что означают эти слова, но догадались, что Летти сердится на Барти, и это их обрадовало.
И тут Барти словно прорвало.
— Дуры, — буркнула она. — Замолчите! Я вас ненавижу.
— Барти, — выскочила из-за стола Летти, — ты немедленно пойдешь в ванную и вымоешь с мылом рот. А я приду и прослежу, чтобы ты сделала это как следует. Затем я дам тебе порцию касторки — очень полезное средство для таких скверных, неблагодарных детей, как ты.
Барти встала. Теперь поплыла вся комната, и пол под ее ногами вздыбился.
— Я не могу! — закричала она.
Барти помнила, что в следующий момент без сил стала сползать на пол, а перепуганная Летти звала Нэнни.
— Бронхит, — сказал доктор Перринг, — и весьма тяжелый. Температура тридцать девять. Гораздо хуже, чем у близнецов. Он может развиться в пневмонию. Где леди Селия?
— На работе, — ответила Нэнни.
— Надо ей сказать.
— Может, не стоит ее беспокоить?
— Как так? — недовольно спросил доктор.
— Но ведь другие дети поправились. Ей тоже станет лучше.
— Я говорю вам — здесь все значительно хуже. Неужели вы не понимаете?
— Да, но она поправится. А леди Селия сегодня вечером уезжает. В Америку. Зачем ее волновать?
— Но ее дочь сильно больна! — настаивал доктор Перринг. |