Стало еще хуже. Я отшатнулась, пытаясь избежать прикосновения. Только бы Грейсток не дотронулся до меня! Даже одна мысль о подобном вызывала омерзение.

Мужчина замер так, словно его ударили под дых, и резко отвернулся.

— Прошу прощения за свое возмутительное поведение и нынешнюю навязчивость, — обронил он тихо. — Постараюсь больше не беспокоить вас.

Обед мне принесли в комнату. По личному приказанию милорда, как сказала горничная, заявившаяся с подносом. Надо было видеть ее лицо — казалось, будто она готова мне в волосы вцепиться, но — вот незадача! — не позволяет хорошее воспитание.

А самое отвратительное в происходящем заключалось в том, что мне с какого-то перепугу было стыдно за собственное поведение. Вот странно даже — это ведь меня попытались опоить, вломились в комнату посреди ночи, так почему же именно я почувствовала себя жестокой?

День прошел в само- и бумагокопании, что неблагоприятно сказалось на моем настроении. Я принялась рычать на Ланса из-за каждой мелочи, после чего он со свойственной, наверное, ему одному наглой бесцеремонностью уточнил, не те ли самые ужасные дни у меня началось. В итоге ничего не швырнула в него лишь потому, что под рукой были только документы рода Грейстока: а ими швыряться никак нельзя, да и толка не будет.

— Что вы вообще с Грейстоком не поделили? — недовольно ворчал Уолш. — Он сидел за обедом с таким лицом, будто только что похоронил любимую бабушку, ты вообще не появляешься за общим столом. Что за ерунда здесь творится?

Я только махнула рукой. Рассказывать о случившемся точно было рано, к тому же, если Грейсток решил извиниться, есть шанс, что удастся избежать очередного ночного визита.

— Нам нечего делить с графом Грейстоком. Просто у меня разболелась голова после этой пылищи, вот и осталась у себя. А граф — он же больной.

— И на голову тоже… — протянул Ланс.

Откуда-то из-за стеллажей донеслось предупреждающее покашливание недреманного дворецкого, который определенно не собирался терпеть оскорблений драгоценного господина.

— У графа Грейстока слабое здоровье, — с нажимом произнесла я, — поэтому он не может развлекать нас каждый день.

Ланс мрачно фыркнул и еле слышно пробормотал под нос что-то там про припадочных сдыхотей и ненормальных истеричек. В каком же все-таки спокойном и беззаботном мире живет мой многоуважаемый куратор. Никаких тебе маньяков посреди ночи…

Когда мы выходили из библиотеки, нас прожигали таким негодующим взглядом, что я начала всерьез опасаться за жизнь и здоровье.

— Слушай, не болтай особо про здешнего хозяина, а то любящие слуги нас от избытка служебного рвения отравить могут. Так, на всякий случай, — шепнула я украдкой куратору.

Не то чтобы я прямо всерьез опасалась отравления, но, с другой стороны, а вдруг? Вот вдруг попытаются? Судя по обрывкам разговоров, которые удавалось услышать, к графу прислуга относилась даже излишне тепло. Уж не знаю, чем такой как он мог заслужить такую приязнь, тут остается только гадать.

Ужин на этот раз проходил чинно и благопристойно, радушный хозяин занимал свой «трон» во главе стола, я сидела по правую руку от графа, Ланс — по левую, значит, я могла смотреть только на коллегу. Так ничто не угрожало моему аппетиту. Граф Грейсток легко и непринужденно поддерживал беседу, иногда даже шутил, причем неплохо, и единственное, пожалуй, что немного портило общую картину — то, насколько тихо он говорил, словно сил не хватало.

Темы затрагивали самые нейтральные, вроде погоды. Обсуждать здоровье в присутствии кого-то настолько очевидно больного, не повернулся язык даже у Ланса, которого вообще никто не смог бы обвинить в излишней тактичности.