Справа в небе сформировалось синеватое облако из которого хлынул дождь из ледяных шипов. Демоны укрылись под щитами и продолжили наступление. А ещё я увидел демонических барабанщиков. От них расходились волны силы. Четырёхрукие твари несли на груди огромные барабаны, обтянутые грубыми шкурами с какими-то варварскими рисунками и рунами, и неистово лупили по ним, задавая ритм наступления.

Пролетая над ними, я потянулся к некротике и оживил куски плоти, в изобилии валявшиеся повсюду вокруг на земле. Три наспех слепленных мясных голема тут же накинулись на барабанщика и стали рвать его на куски. Барабанщик погиб раньше, чем кто-то из подельников успел кинуться ему на помощь. А потом… Потом големов испепелили. Зараза. Всё-таки мясные големы лучше работают против людей. В особняке Акамацу они так и вовсе перебили почти всю охрану.

До летунов оставалось на больше какой-то жалкой сотни метров, когда они заметили нас с Клювиком и принялись обстреливать. Сгустки плазмы проносились в опасной близости от нас, жаром обжигая кожу, подпаливая перья Клювику. Но коршун продолжал лавировать между многочисленными шарами плазмы, всё сокращая и сокращая дистанцию.

Демоны истошно визжали, направляя на нас копья с синими кристаллами, стреляли, и тут же смещались в ту или другую сторону. Вот только сделать это было не так-то просто. В воздух успело подняться около трёх тысяч летунов. Они натыкались друг на друга, острые, загнутые наружу шипы на крыльях то и дело пропарывали крыло соседа, а самые удачливые умудрялись даже время от времени плюнуть плазмой в спину зазевавшегося товарища. И чем ближе мы подлетали, тем больше суеты становилось в шипокрылых рядах.

Но тут Клювик резко ушел вверх, и я заметил, что снизу на нас смотрит, нацеливаясь, огромный глаз по которому пробегают красноватые молнии.

— Уходи с линии атаки! Живо! — заорал я, а в следующую секунду услышал за спиной оглушительный шелест.

* * *

Москва. Торговая палата.

Бивнев Артём Алексеевич уже неделю жил в коридорах торговой палаты. Он чертовски хотел попасть на приём к князю Мышкину Льву Николаевичу, но тот вечно находил причины, почему не может его принять.

Неделю назад у Артёма Алексеевича был с собой ящик французского дорогущего коньяка, два пакета конфет и шикарные швейцарские часы. Сейчас же остались только часы. Коньяк он выпил самолично, а конфетами закусил. Надо же было как-то коротать по вечерам время до следующего дня. Дня, который он снова проведёт в очереди, чтобы так и не дождаться приёма.

Порой Артём Алексеевич думал, что князь Мышкин его специально избегает. Но потом отметал эту мысль. Что за вздор? Их семьи дружны, а Мышкин, как-никак, покровитель Артёма Алексеевича. Всего-то нужно дождаться, пока князь освободится, и уж тогда-то Дубровскому придавят хвост и выкинут его с рынков сбыта. И вот, спустя долгие дни бесплодного ожидания, в коридоре снова появился помощник князя и вежливо улыбнулся.

— Артём Алексеевич, князь Мышкин готов вас принять. Пройдёмте.

— Пётр Евгеньевич, как же я рад это слышать! — выпалил Бивнев и вскочил на ноги, потянувшись за ящиком коньяка и конфетами, но потом вспомнил, что их уже не существует. — Идёмте скорее. Не хочу заставлять Льва Николаевича ждать.

Бивнев широко улыбнулся и бросил взгляд на длинный коридор, ломящийся от просильщиков. Неудачники. То ли дело он! Артём Алексеевич! Дождался, и теперь всё изменится.

Помощник князя провёл Бивнева в кабинет Мышкина и запер за ними дверь тамбура, а потом и дверь кабинета.