– Не надо... не надо скорой, – тихо завсхлипывала Карина, страдальчески кривя рот, но слёзы не текли.

Слава молчаливо, с сурово сжатыми губами всматривалась в её лицо, и душа погружалась в холодный мрак. Ей не нужны были лабораторные исследования, чтобы чувствовать и знать: что-то случилось. Что-то плохое.

Скорая приехала только через час. Судя по мятому лицу мужчины-врача, Новый год он отметил на рабочем месте.

– Кхм, водички можно? – сипло попросил он первым делом.

Выпив стакан залпом, он приступил к осмотру Карины. Выслушав жалобы, измерил давление, и оно оказалось очень низким: восемьдесят на пятьдесят.

– У вас постоянно пониженное давление или в первый раз такое?

Белые губы Карины шевельнулись:

– В первый раз...

Доктор ещё поспрашивал, хмурясь. Похмельная рассеянность сползала с него, сменяясь озабоченностью. Он сделал Карине укол для повышения давления, а потом поманил Славу:

– Давайте-ка отойдём в сторонку.

Ледяная, каменная уверенность в том, что случилось что-то плохое, только укрепилась. Слава вышла в прихожую, и врач вполголоса сказал:

– Знаете, тут надо брать кровь на анализ, причём не обычным врачам, а экспертам криминалистической лаборатории. Но я и так могу сказать: налицо признаки отравления клофелином. Низкое давление, сонливость, брадикардия, гипотермия, коллапс, сухость слизистых... Я всякое повидал. И такое тоже. Симптомы ни с чем не перепутаю. Жертв так называемых «клофелинщиц» часто доводилось откачивать. Некоторых откачать не удалось, увы...  Рекомендовал бы обратиться в правоохранительные органы.

– Правоохранительные органы уже здесь, – проронила Слава.

– В смысле? – нахмурился доктор.

Слава показала удостоверение.

– А... Ну, тогда вы знаете, что делать, – кивнул врач. – Укольчик я ей сделал, скоро давление придёт в норму. Пить больше жидкости, постельный режим. Да, и кровь брать надо как можно скорее, потому что уже через сутки ничего нельзя будет точно определить. Пропадёт улика. Да, и ещё... – Врач понизил голос до едва слышного шёпота: – Думаю, не мне вам рассказывать, зачем так поступают с девушками. Следов борьбы на теле я не заметил, область паха тоже чистая. Скорее всего, сопротивления не было: воспользовались беспомощным состоянием.

После того как скорая уехала, Слава долго стояла в прихожей, успокаивая яростное дыхание. Жгучий гнев нужно было утихомирить, иначе в этом состоянии можно такого наворотить – не расхлебать потом... Саданув кулаком по стене, она сползла на корточки.

«Найти и уничтожить. Чтоб даже костей не осталось от этой мрази», – требовал гнев, не желавший остывать. Служебный долг сухо и строго повторял, что нужно сделать всё по закону. Она обязана оставаться человеком. Не превращаться в зверя, не устраивать самосуд, хотя гнев призывал рвать и крушить.

Увидев себя в зеркале, Слава с силой провела по лицу рукой, чтобы хоть как-то стереть жуткое выражение. Не испугать Карину. Её сейчас нельзя было ранить ни единым резким словом или движением. К гневу добавлялось щемящее, нежное сострадание, но и оно работало на эту сокрушительную ярость, подливая масла в огонь. Измученное бледное лицо Карины, её холодные руки и ноги, поза эмбриона под одеялом... Ёлочка, мандарины... Сволочь, просто нелюдь. Сделать с ней такое в праздник. Теперь она будет ненавидеть Новый год.

Слава влила в себя стакан холодной воды и умылась, открыла на кухне форточку и подставила лоб дыханию мороза. Успокоиться, остыть. Не давать эмоциям застилать разум... И это – тяжелее всего.

Карина сжалась под одеялом в комочек – только бледная, несчастная мордочка выглядывала наружу.