|
Вы сами этого хотели. – Я хотела вовсе не этого, вы прекрасно это понимаете. Должны понимать. – Посмотри на меня, – потребовал он, и Настя с каким-то неприятным чувством отметила, что он наконец обратился к ней на «ты». Она подняла голову и наткнулась глазами на его взгляд. – Ты хотела этого, – тихо и медленно говорил Павел, крепче и крепче сжимая ее ягодицы. – Ведь ты же хотела именно этого, не так ли? Ты хотела этого с того самого момента, когда целовалась со своим поклонником днем в этом ресторане. Ты целовалась с ним, а хотела, чтобы на его месте был я. Ты и сейчас этого хочешь. Ну, признайся же, признайся, и тебе сразу станет легче. Скажи, что ты хочешь меня. Она впала в оцепенение, подобное тому, которое охватило ее за обедом. Руки вмиг стали горячими и какими-то слабыми, ей казалось, что она даже шариковую ручку в пальцах не удержит. Слова уже бились в горле, рвались на язык, и она была уверена, что произнесет сейчас: «Да, я хочу тебя», и ей сразу станет легче, и все будет хорошо, ну просто отлично. Его тихий монотонный голос завораживал, увлекал ее в какую-то темную страшную пучину безволия, его холодные пальцы уже сжимали ее бедра под юбкой… Она сделала последнее усилие, вырвалась из его рук и залепила ему пощечину. Никто не обратил на них внимания, музыка звучала оглушающе громко, пары были заняты самими собой. Павел легко перехватил ее руку и сжал кисть с такой силой, что у нее выступили слезы. Он сделал еще одно легкое, почти незаметное движение, нажав на болевую точку, и Настя опустилась на колени, не удержав равновесия. Теперь уже внимание к ним было привлечено, танцующие расступились, в дверях показались головы вышибал, готовых по первому знаку кинуться наводить порядок. Павел подал ей руку и помог встать. Они дошли до своего столика, провожаемые удивленными взглядами, и молча уселись. Краем глаза Настя заметила Короткова. Она подняла руку, подзывая официантку. – Позови Германа, – бросила она, не глядя на девушку. Через несколько минут к ним подбежал услужливый метрдотель. Настя открыла сумочку и вынула из нее три купюры по пятьдесят тысяч. – Пошлите кого-нибудь, пусть купят цветы. Розовые гвоздики для меня и желтые – вон на тот столик, где мой поклонник сидит. И побыстрее. Герман схватил деньги и умчался. – Я вас не понимаю, – произнес Сауляк. «Ну вот, наконец-то, – с облегчением подумала Настя. – Наконец-то ты заговорил со мной первым, а не просто отвечаешь на мои назойливые вопросы. Наконец-то ты чего-то не понимаешь. Дело сдвинулось, но видит Бог, это стоило мне… И синяк теперь на руке будет». – Чего вы не понимаете? – устало спросила она, машинально поглаживая болезненно ноющее место на запястье. – Зачем вы покупаете цветы, которые вам не нравятся? – Затем, что я никогда не покупаю цветы, которые мне нравятся. Цветы, которые мне нравятся, мне дарят люди, которые хотят сделать мне что-нибудь приятное. – Это не ответ. – Другого не будет. – А желтые гвоздики вам нравятся? – Нет. Я вообще гвоздики не люблю, никакие. – Значит, они нравятся вашему Ромео? – Откуда я знаю, что ему нравится, – она равнодушно передернула плечами. – Тогда зачем… – Не знаю, – оборвала она Павла. – Низачем. |
