Добавьте сюда и то, что в наше время гораздо больше женщин стремятся получить высшее образование, и они спорят с мужчинами за места в традиционно ценимых секторах, при том, что число этих мест не увеличилось. Тем не менее хотя в ремесленники теперь идут немногие, ремесла по-прежнему будят в людях призвание. Несколько лет назад я был членом жюри, присуждавшего призы лучшим мастерам художественных промыслов, то есть самым искусным ремесленникам. Я был поражен, увидев материалы, которые эти люди применяют, и техники, которыми они владеют, был поражен их талантом. Во всяком случае, в этой области ничто не потеряно.

У. Э.: Да, в нашем обществе, где вопрос занятости встает перед всеми, есть молодые люди, которые заново открывают для себя ремесленные профессии. Это признанный факт и в Италии, и, наверное, во Франции, и в других западных странах. Когда мне случается иметь дело с этими новыми ремесленниками и они видят на кредитной карточке мое имя, я нередко обнаруживаю, что они читали мои книги. Пятьдесят лет назад те же ремесленники, не доучившиеся до конца школы, вероятно, вообще не читали таких книг. А эти продолжают учебу в высшей школе, после чего уже переходят к ручному труду.

Один друг рассказывал мне, что ему как-то довелось вместе с коллегой-философом вызвать такси к филиалу Принстонского университета в Нью-Йорке. Шофер, по словам моего друга, — этакий медведь, лица не видно из-за копны длинных волос. Он заговаривает с ними, чтобы разобраться, кого везет. Те объясняют, что преподают в Принстоне. Но шофер хочет знать больше. И тогда коллега с некоторым раздражением говорит, что занимается проблемами трансцендентальной перцепции и эпохé… и тут шофер его перебивает: «You mean Husserl, isn't it?»

Разумеется, это был студент-философ, подрабатывавший таксистом себе на учебу. Но в те времена шофер такси, знающий Гуссерля, был редчайшим экземпляром. Сегодня вы можете встретить таксиста, который включит вам классическую музыку и будет расспрашивать о вашей последней книге по семиотике. В этом нет ничего сюрреалистического.

Ж.-К. К.: В целом, это неплохие новости, правда? Мне даже кажется, что экологические угрозы, причем отнюдь не выдуманные, могут обострить наш ум и встряхнуть нас от долгой, глубокой спячки.

У. Э.: Мы можем настаивать на успехах нашей культуры, которые очевидны и затронули социальные слои, традиционно остававшиеся за ее пределами. Но в то же время глупости стало больше. Раньше крестьяне молчали не потому, что они были глупы. Быть образованным еще не значит быть умным. Нет. Но сегодня все хотят быть услышанными и в некоторых случаях неизбежно выставляют свою глупость напоказ. Так что можно сказать, раньше глупость не афишировала себя, а в наше время она бунтует.

Вместе с тем, водораздел между умом и глупостью весьма размыт. Когда мне приходится поменять лампочку, я становлюсь полным кретином. У вас во Франции ходят анекдоты на тему «Сколько нужно таких-то, чтобы вкрутить одну лампочку»? Нет? У нас в Италии ходит множество версий этой шутки. Когда-то ее героями были жители Кунео, городка в Пьемонте. «Сколько нужно жителей Кунео, чтобы вкрутить одну лампочку?» Правильный ответ — пять: один, чтобы держать лампочку, и четверо, чтобы поворачивать стол. Но тот же анекдот рассказывают и в Штатах: «Сколько нужно калифорнийцев, чтобы вкрутить одну лампочку? — Пятнадцать: один, чтобы вкрутить лампочку, и четырнадцать, чтобы поучаствовать».

Ж.-К. К.: Вы говорили о жителях Кунео. Кунео находится на севере Италии. У меня такое впечатление, что, по мнению каждого народа, самые глупые люди всегда живут на севере.