– Да, с самого начала. Невозможно было находиться с тобой в одной комнате. Я ждал, долго ждал, когда это произойдет. И еще эта проклятая обложка на альбоме. Я был в бешенстве, я готов был бросить тебя прямо на ковер.

– Вот почему ты... – Она замолчала. – Полагаю, что теперь, когда ты нашел ко мне подход, больше я не буду доводить тебя до сумасшествия.

– Это правда. Я могу взять тебя или покинуть тебя. Все это в моей власти. – Фредерик поставил пустую чашку и взъерошил ей волосы, забавляясь тем, как у нее перекосилось лицо. – Ну я шучу, конечно! Уже полдень. Лучше будет, если мы сделаем хоть часть работы сегодня. Пойдем-ка, потрудимся. У меня есть новая идея. – Они перешли в музыкальную комнату. – Что-нибудь в этом роде. – Он сыграл на рояле несколько тактов мелодии, отработанных в том темпе, который он уже предлагал. – И немножко рока. Да. Тут нужны синкопы, повторяющие удары сердца. Вот такая идея! Резче и порывистее, вместе с хором.

Кэтрин, стоя у него за спиной, удовлетворенно улыбалась, пока он играл.

– Тогда все, что после этого нам будет нужно, это лирическая часть.

– А больше никаких нет идей? – спросил Фредерик.

– Есть, конечно. – Кэтрин села рядом с ним. – Нам надо что-то придумать, чтобы голос подруги Лолиты стал похож на писк детской куклы. Ее песни должны быть фоном для Линды Хармен. Естественно, хор и здесь должен звучать. Но о чем собственно ты думаешь сейчас?

Фредерик резко повернул ее к себе, но она уклонилась от поцелуя.

– Кэт! – Он крепко обнял ее. – Я сильно сомневаюсь, что мы сможем работать, пока ты одета так, как сейчас. Я советую тебе надеть самое непривлекательное платье.

– Я отвлекаю тебя, Фредди?

– Нет, ты меня соблазняешь! Далеко ли мы продвинемся так в работе?

– Да я и сама уже не могу справиться с собой.

– Ну и я уже на грани!

– Тогда пойду поищу непривлекательное платье.

– Позже, – сказал он и стиснул ее в объятиях, когда она попыталась встать.

– Фред, ну в самом деле...

– Позже, – повторил он и нежно увлек ее на ковер.

В какой бы день жизни ее ни спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила: «Любить и быть любимой». Она жаждала любви, будучи ребенком. Она изголодалась по ней, когда подростком скиталась из города в город. Никогда у нее не было ни привязанностей, ни возможности завести постоянных друзей. И Кэтрин отдавала свою любовь публике. Она никогда не чувствовала себя отделенной от зрителей, стоя у рампы под прожекторами. И они это знали. Любовь, которая исходила от аудитории, заполняла потребность Кэтрин в этом чувстве. Но все это было не то. Не то! Теперь же у нее был он, ее Фредди!

Шли недели в Сандерленде, она почти забыла, что она артистка, живя в согласии со своим женским началом. Кэт всегда знала себя. Это было важно в ее профессии. Она культивировала свою женственность и неповторимость сначала только для публики, а теперь у нее был Фредерик.

Фредерик оказался требовательным любовником, он хотел обладать ее телом, ее сердцем, ее мыслями, всем без остатка. Но Кэтрин считала невозможным выворачивать себя постоянно наизнанку. Она много страдала и знала, какую опустошенность и боль может привести любовь, если она слишком открыта и беззащитна. Ее мать столько времени причиняла ей горе вечными обещаниями счастья после жестоких ударов судьбы. Кэтрин научилась справляться с этим.

Она полюбила Фредерика еще тогда, шесть лет назад. Когда он ушел, Кэтрин думала, что ее жизнь никогда больше не будет полной. Она стала отгораживаться от мужчин.