— Покажите руки, — сказала Глазова Дядькову. На безымянном пальце сверкнуло широкое обручальное кольцо.

После этого оставалось только составить протокол и подписать его. Дядьков впервые был опознан как человек, совершивший наезд. Последующие действия его не выходили за рамки представлений самого заскорузлого преступника. Новая позиция выглядела так:

«Вы уличили меня во лжи? Согласен. Что требуется? Покаяться? Пожалуйста. Да, я поступил нехорошо, пытаясь исказить правду. Мне казалось, что так будет лучше для всех нас. Единственная цель этой невинной лжи — упростить задачу следствия: да, несчастье случилось, но человека, которого можно было бы назвать преступником... нет. Если настаиваете, могу сказать, как было на самом деле. Да, я поступил плохо, взяв у своего соседа машину, воспользовался ею, не имея на то необходимых прав, не оформив это установленными документами. И готов нести ответственность по закону. Что касается дальнейших событий, то они таковы. Я отвез своего родственника Хлыстова, но у него дома никого не оказалось, и мы решили вернуться ко мне. Когда выехали на трассу, увидели нескольких девушек. Они стояли на обочине, просили подвезти. Возможно, я поступил противозаконно, проявив сострадание, — остановил машину и разрешил девушкам сесть, но не думаю, что моя вина так уж велика. Когда въезжали в город, как раз подошла электричка, со станции повалил народ, многие вышли на дорогу. Чтобы не сшибить кого-нибудь, объезжая выбоины на проезжей части, мне пришлось свернуть влево, и я невзначай пересек осевую линию. Правилами дорожного движения это не возбраняется, если дорога свободна от транспорта. А коляска... это уж, извините, чистый домысел. Наезда не было. За все, что я совершил нехорошего, готов отвечать. И за пользование машиной, и за то, что пассажиров на дороге подобрал, но наезда... Его не было. Извините».

— Есть вопросы, — вздохнула Глазова, поняв, что начинается новый этап схватки, более серьезный. — Вам знакомы девушки, которые сели в машину?

— Что вы! Первый раз видел.

— Почему же они бросились врассыпную, едва машина оказалась в кювете?

— Понятия не имею! — воскликнул Дядьков. — Странные такие девушки... С виду вроде нормальные... Представляете, даже спасибо не сказали!

— А почему вы сами побежали вслед за ними? Почему скрылись с места происшествия?

— Какого происшествия? — Дядьков заморгал светлыми ресницами.

— Ах, да! Ведь вы ничего не видели! — усмехнулась Глазова. — Тогда тем более непонятно, зачем вам понадобилось так спешно оставлять машину, чужую машину, и мчаться в лес вслед за этими странными девушками.

— Отвечу, — вздохнул Дядьков, быстро глянув на следователя, проверяя, верит ли она ему. — Отвечу. Когда машина остановилась, я вышел из нее и увидел, что к нам несется толпа, причем вид у людей был угрожающий, недобрый... Ну что ж, проявил слабость, испугался толпы и решил, что лучше подальше от греха... Виноват. И готов за это нести ответственность.

Это была вторая версия Дядькова.

Тамара Васильевна Глазова могла с уверенностью сказать — будет и третья. Уверенность давала ей одна небольшая деталь в уголовном деле. Вспомните записанную со слов свидетелей фразу: «Говорила Борьке — не садись за руль!» Эти слова выкрикнула, вылезая из машины, одна из девушек. Так вот, достаточно было эту фразу приложить к версии Дядькова, как сразу становилась очевидной ее лживость. Незначащие вроде бы слова стали для следователя тем ключом, с помощью которого она сразу могла определить правдивость показаний. В этих словах четко отразились отношения между Дядьковым и ехавшими в машине девицами.