|
Не найдя прямого свидетеля, он восполняет это тем, что допрашивает десяток косвенных, а то и вовсе делает допущение, ничем его не подкрепляя. В нашей работе это явный брак. У Глазовой дело обычно подготовлено так, что вопрос о надежности доказательств не возникает, они как бы цепляются одно за другое, поддерживают и объясняют друг друга. Иногда возникает ощущение, что то или иное доказательство вроде бы и не имеет прямого отношения к делу, кажется незначительным, но, когда все они на твоих глазах выстраиваются в одну неразрывную цепь, начинаешь понимать, какая кропотливая работа проведена. Ни одного пробела, не оставлен без внимания ни один довод обвиняемого. Судьям, прокурорам знаком холодок в душе, когда вдруг видишь, что в деле нет надежных доказательств, — преступник уничтожил явные следы, подогнал нужную документацию, «обработал» свидетелей и, казалось бы, обеспечил себе неуязвимость. И вот Тамара Васильевна берет такое «глухое» дело и, не торопясь, принимается за работу. И находятся свидетели, которых ранее почему-то недооценивали или не догадались задать им нужные вопросы. Находятся детали, требующие уточнения, появляются заключения экспертиз, которые проясняют картину преступления и дают эти самые доказательства. И мы видим, что преступник, несмотря на все свои усилия, так и не смог уничтожить следы. Тот же Дядьков, как бойко начинал, сколько было гонору, не всегда находил время на вопросы ответить. А закончилось тем, что он смирено попросил суд о снисхождении.
Во время последних допросов приятельницы Дядькова готовы были в мельчайших деталях описать весь вечер тридцатого апреля, но заставить их выступить с этими показаниями на суде оказалось невозможным делом. Путаясь, краснея и бледнея, пряча глаза, они на судебном заседании несли ту самую чушь, с которой начали в первых своих показаниях. — Да вы же чуть не сшибли меня с ног, когда я шла с мальчиком на руках! — не выдержав, воскликнула мать Павлика Железнова. — Нет, мы ничего не видели, — упрямо повторяет Кузькина. — Но вот подписанные вами показания, в которых вы рассказываете о том, как сговорились в лесу выгородить Дядькова, — напоминает ей судья. Кузькина молчит. На ее лице можно прочитать только одно: скорей бы все кончилось, чтобы спрятаться от этих вопросов, от людских глаз, от насмешливого гула за спиной. Наверно, лишь на суде с этими девушками поговорили всерьез о них же, задали прямые вопросы, заставили задуматься над прямыми ответами. До этого они как-то обходились легковесными шуточками, необязательными обещаниями, ничему не придавая слишком большого значения, готовые посмеяться над чем угодно. Да, они оказались всего лишь в роли свидетельниц, но высказать свое мнение о них суд счел необходимым. Причем речь шла не об их жизни до наезда. Суд больше интересовала чехарда с показаниями, настойчивые попытки уберечь преступника от наказания. Было интересно узнать, что стоит за всем этим, какие такие убеждения? Оказывается, ничего за этим не стоит. Пустота. Когда судья произносила слово «убеждения», девушки стыдливо хмыкали, словно им предлагали примерить королевские наряды. Дескать, не про нашу честь, мы люди простые, убеждения нам ни к чему, нас вот в машину пригласили, угощение посулили — оно и спасибо, мы и рады, много ли нам надо... Время от времени в газетах, публикующих различные курьезы вроде сообщений о появлении двухголового теленка, о девочке, выросшей в волчьем логове, можно встретить описание странного состояния, в которое впадает некий житель дальней или ближней страны. Он словно бы спит и не спит, он дышит, живет, ему вводят пищу, он отправляет естественные надобности. Возможно, он слышит голоса, доносящиеся из мира, который проносится над ним, может быть, в этом мире ему что-то дорого, он переживает, страдает — там, за порогом сознания. |
