Он нажал на другую кнопку. И мгновенно, будто стоял между двумя входными дверьми, появился помощник.

— Подготовьте букет.

Букет возник с той же моментальностью, что и помощник. Четвертый человек протянул цветы Маше:

— Сегодня в двенадцать выпейте за решение ваших вопросов, которые уже решены.

— Я выпью… Спасибо!

Не спеша он достал визитку, напечатанную на атласной бумаге. Качество визиток определялось «качеством» служебного положения. Однако атласная визитка с гербом государства Маше досталась впервые.

— Жду звонка. — И, чтобы гарантировать тот звонок, он добавил: — Сообщите о результатах.

С покровительственной полуусмешкой посмотрел ей вослед: «Позвонит… И прискочит!»

«Мужу про все это не расскажу… А то рассердится, что вроде получил взятку за спасение номенклатурного сына. Сейчас не расскажу. Когда-нибудь после… Но как, оказывается, все просто, — размышляла Маша, выйдя из дома, представлявшего собой командный пункт государства. — Один звонок — и с подозреваемого снимаются подозрения. Под Старый Новый год торжествует истина! Несчастливое тринадцатое число превращается в счастье… Один лишь его звонок! А захочет, и для кого-нибудь другого все случится наоборот… Но я-то зачем это ему вменяю? И к чему я злорадствовала, усекала его неверные ударения?.. Он до сих пор благодарен за спасенного сына, а я к своей благодарности все время что-то примешиваю. Без ложки дегтя не могу обойтись? Но ведь муж мне не раз говорил: «Либо не принимай добра, отвергай его, а если приняла, уж будь в ответ благодарна. Не обязательно на словах, но в душе…» А я вот грешу. И про Петю Замошкина даже не помянул, хоть все ему, конечно, известно: перед беседой со мной наверняка доложили. И Парамошину предписано извиниться…» Это наказание показалось ей недостаточным. Ее ненависть требовала полного удовлетворения, мести без промедления. «Защититься от негодяя — еще не значит его наказать, — сказала она себе. — Пусть дуэль состоится тоже сегодня, под Новый год… который Старый! Он выстрелил в моего мужа — и попал в глаукому, в диабет, нанес тяжелое ранение его чести… Теперь выстрел за мной!»

— Вернулась?!

Парамошин вообразил то, о чем грезил: прошлое в ней победило.

— Я пришла сообщить, что ненавижу тебя.

— От любви до ненависти… — попытался он отшутиться застарелой фразой.

— Я не делала этого шага. — Он поднял на нее неверящий взгляд. — Не делала… Потому что никогда тебя не любила. Давно уж хотела сознаться. Выскажу наконец-то всю правду. Не возражаешь?

— Выскажи…

— Никогда, ни часа единого тебя не любила, — повторила она.

— Врешь!

— Думай так, если тебе от этого легче.

Она жаждала убить его, изничтожить. И выбрала самое сильное, как ей казалось, оружие.

Он поднялся, прочно уперся руками в стол, будто не надеясь на прочность ног.

— Зачем же ты… почти десять лет…

— Льстило, что ты выделялся. Что был лидером. Женщинам, особенно молодым, это льстит. Разве не знаешь? Нравились твои броские одеяния. Нравилось быть рядом с первым волейболистом.

— И только поэтому?..

— Можешь не уважать меня. Я сама себя за это не уважаю. Столько лет притворялась… Отвратительно вспоминать!

— Только поэтому?.. — по инерции вопрошал он.

— Нет, не только… Стыдно, но все же сознаюсь. Еще для того, чтобы стать аспиранткой.