Какой придурок может обменять её на что либо?

Красные пятна расползлись по её щекам, но взгляд так и не поколебался.

– Мой дедушка купил его, ясно? Мы с Коннором собирались сбежать после окончания колледжа. Но его семейный бизнес рухнул, и они потеряли всё, а мой дорогой старый любящий  дедушка заплатил Коннору пятьсот тысяч, чтобы он бросил меня, – пожатие плеч было каким угодно только не знаком, что ей всё равно. – И он так и сделал.

– Он дурак.

Она подскочила к нему.

– Не веди себя так, как будто тебе небезразлично. Ты просто работаешь… вот и прекрасно. Но не говори мне таких вещей. Не веди себя так, будто ты сделал бы по другому. Не веди себя как…

Он должен был прикоснуться к ней. Он просто не мог удержаться. Его руки были добрыми и такими нежными, когда обхватили её за плечи. Потому что она заслуживала нежности. Заслуживала любой заботы в мире.

– Я бы сделал миллион вещей иначе, если бы мог, – он говорил не о Конноре. Он говорил о них. Обо всем, что покатилось в ад между ними.

Её подбородок задрался вверх.

– Не смей.

– Не сметь говорить тебе, что я был грёбаным мудаком? Не сметь говорить тебе, что возненавидел работу, которая привела меня к тебе… а потом заставила отказаться от чего то настолько важного, что прямо сейчас я полностью выпотрошен?

Она покачала головой.

– Ты не. Нет, ты не…

– Ты достучалась до меня, – правда. – Ты залезла мне под кожу. В сердце, которое, как мне казалось, стало ледяным.

Ещё одно покачивание головой из стороны в сторону.

– Хватит с меня лжи. Хватит…

– С меня тоже. Я лишь хочу говорить тебе одну только правду с этого момента. Надеюсь, ты к этому готова. – Потому что его правда не была красивой и милой. Никогда не была. – После смерти родителей я закрылся. Решил, что мне плевать на всё и всех, кроме правосудия. Я стал охотником. Я делал всё, что должен был, чтобы остановить монстров. – Некоторые вещи, которые он делал… – Я хорошо притворяюсь. Я могу стать наркодилером, криминальным боссом и даже грёбаным миллиардером. Я могу стать кем угодно. Мои эмоции не были вовлечены, потому что их у меня не было. – Слишком долго он ничего не чувствовал. – В моём последнем деле у меня была интрижка с одной из женщин в клубе Кейса Куика…

Кеннеди вздрогнула и попыталась отстраниться от него.

– Я не хочу слышать об этом! Я не хочу слышать о других женщинах, которых ты трахнул…

– Я трахнул много женщин. И только с тобой занимался любовью.

Она с размаху бросилась на него. Бедром стукнувшись о стол, заставляя кофе расплескаться через край кружки.

– Не надо мне этого дерьма! Не смей!

– Мари убили. Я нашёл её тело, и когда увидел её… Боже, она была хорошей женщиной. У неё был прекрасный смех. Были большие мечты и надежды на будущее. Всё это у неё забрал убийца. Я увидел её тело и заледенел. Я должен был что то почувствовать. Но не смог. Я уже много лет не мог ничего чувствовать, потому что потерял себя в работе под прикрытием. Я потерял себя в ярости и ненависти. Когда Мари умерла, я решил найти её убийцу. Я хотел, чтобы он заплатил. Но я никогда не горевал по ней. Не горевал ни по кому из жертв. Я даже, бл*дь, не плакал, когда хоронил родителей.

Её губы приоткрылись.

– Реми…

– Что то сломалось внутри меня. Я не позволял себе чувствовать. Чувства приносят боль. Так много проклятой боли. – Он всё ещё помнил, каково это – чувствовать себя разорванным на части… одной такой зияющей раной, пока стоял в полном одиночестве перед такой чертовски пугающей сверкающей рождественской елкой. – Я больше не хотел испытывать боль.