— Есть еще какие-то предположения? — спросил Журавлев.

— Проще пареной репы. Я поинтересовался ради любопытства. В пятницу, когда я его должен был сменить, на ипподроме не было забегов и ставки не принимались. Бега — лишь повод. Мог бы придумать что-нибудь и поинтересней. И еще. Человека, который произвел в него смертельный выстрел, он хорошо знал. Стреляли с двух метров. Значит, убийца вошел в сторожку и сделал четыре шага. У нас пол застелен стальными пластинами, под ними идут коммуникации. Они создают много шума, когда по ним ходишь. Подкрасться невозможно. А он сидел к убийце спиной и знал, что тот находится в комнате. Мы ее «сторожкой» называем.

— Скажи, Паша, а ты был знаком с Трушиным, Дубенским и Зверевым? — поинтересовался Журавлев.

— Теми, что на даче погибли?

— Да.

— Нет. С боевиками у меня нет общих интересов. Эти люди особого склада ума и интересов. И потом, они намного старше. Истории про войну мне уже надоели. Телевизор включить нельзя: сплошные убийцы, проститутки, коррупционеры и президент. Все мозги прокапали. Лучше бы про наши закрома и житницы рассказывали.

— Понятно. Спасибо за беседу, было очень интересно. Какое у тебя образование?

— Высшее. Институт электронного машиностроения.

— Молодец. И с логикой у тебя все в порядке.

— Свободен, — грубо рявкнул Охапкин. Паренек встал и тихо вышел.

— Теперь понял, Дик, что грозит моей репутации? Наводчиков и соучастников нанимаем на работу.

— Не торопись, Володя. У мальчишки фантазия разыгралась, его слова еще не доказательство. А мне нужно личное дело погибшего Вити Бовина и хороший специалист по охранным системам. Я хочу сам побывать в том здании и ознакомиться с электронным комплексом и пультом управления.

— Хорошо. Устроим тебе экскурсию. А дело Бовина на моем столе лежит.

Он взял черную папку, лежащую по левую руку, и протянул ее Журавлеву.

8

Молодые люди, каждому из которых не исполнилось и сорока, совершенно не походили на новых русских, какими их принято себе представлять. Интеллигентные, выразительные, умные лица, и одеты со вкусом, без вычурности и нелепых ярких пятен.

Вячеслав Прозоров не позволял себе сидеть в директорском кресле за столом, когда к нему приходили посетители или гости. В кабинете хватало места и для удобных антикварных диванов и кушеток. Небольшой перебор, конечно, — кабинет не музей, но если это считать недостатком, то он был единственным.

Заместитель Прозорова, его правая рука и друг Глеб Шульга излучал какое-то особое обаяние. Он не был так элегантен и красив, но общаться с ним для всех было одно удовольствие. Существуют актеры, которых по пальцам можно пересчитать, с удивительной способностью завораживать своим обаянием. Им и играть-то ничего не надо. Смотришь и веришь каждому их слову.

И все же Марецкий ощущал напряженность руководителей «Меги».

Прозоров позвонил ему утром и спросил подполковника, не смог бы ли он приехать к ним в офис. Марецкий и без приглашения собирался навестить ограбленную контору, а тут еще и приглашение получил.

Гостя усадили за ломберный столик, инкрустированный перламутром. Именно это место ему предложили для наглядности.

— Теперь, уважаемый Степан Яковлевич, мы попытаемся воспроизвести то, что случилось вчера вечером, когда после совещания мы с Глебом вернулись в мой кабинет.